В программе XXVII Международного фестиваля классического балета имени Р. Нуриева в Казани были три современных одноактных балета шведского хореографа Александра Экмана, в том числе балет «Кактусы».

Балеты немецкого театра, объединенные в программу «Триптих», вызвали неоднозначную оценку любителей балета. У нас есть возможность познакомить своих читателей с точной зрения профессионала - балерины Татарского академического театра оперы и балета имени М. Джалиля.

Хотя главное балетное событие сезона позиционируется как фестиваль классического балета, в разные годы в Казань приезжали артисты и труппы, танцующие современную хореографию. Вот и в этом году балетоманов порадовали чем-то «необычным».

Вообще современная хореография, или танец модерн, в последнее десятилетие приобретает актуальность и в России. На Западе contemporary dance – еще одно название современного танца, уже давно развивается и живет насыщенной театральной жизнью, он приобрел определенные формы. Некоторые направления и стили разных хореографов стали классикой жанра. И все же танец модерн не перестает удивлять.

Для казанского зрителя приезд Дортмундского балета стал приятным сюрпризом. Труппа из Германии за два фестивальных дня показала четыре балета. Из них, по моему мнению, самым ярким спектаклем можно с уверенностью назвать балет «Кактусы».

Спектакль начинается с немного абсурдного философствования голоса за кадром. Пафосно поставленный голос размышляет о современном танце и о роли критиков искусства в нынешнем обществе, и мнения одного из них может повлиять на восприятие многих зрителей.

Сам Экман в одном из своих интервью называет сатирический балет «Кактусы» последним комментарием на мнение таких критиков. Он так же надеется – зритель поймет его остроумный намек. По его мнению, современное искусство не следует воспринимать очень серьезно.

Далее начинается завораживающее действие! 16 танцовщиков, посаженных в шахматном порядке на белые платформы, начинают в тишине делать что-то наподобие дыхательной гимнастики йогов, замирая время от времени в причудливых позах.

Музыкальный пейзаж спектакля интригует так же, как и пластика танцоров. Живой струнный квартет, играющий коллаж из музыки великих композиторов: Бетховена, Гайдна и Шуберта, придает особое настроение и остроту «кактусной» хореографии. Танцоры, в свою очередь, используя все тело и окружающее пространство, хлопают ладонями об пол, прикрикивая в такт, создают заразительный ритм, становясь неотъемлемой частью человеческого оркестра.

Белые пьедесталы размером 1 метр на 1 метр, на которых, собственно говоря, и танцуют артисты, символизируют дуальность свободы и ограничения. С одной стороны, каждый ограничен своим пространством, с другой стороны, любой свободен в проявлении себя на своем маленьком островке. Особенно впечатляет работа света и тени. Здесь нужно сказать «браво» художнику по свету, который в нужный момент выхватывал нужного танцора в его монологе.

Хореограф-хулиган Экман, судя по всему, любит удивлять зрителей, и это оправдано. Когда на сцене происходит нечто экстраординарное, как например падающее с небес чучело кошки во время незатейливого диалога-танца обычной парочки, зритель тут же живо реагирует. Погружаясь таким образом в необычный спектакль, люди отдыхают от каждодневных проблем, и, возможно, это вдохновляет их взглянуть на обыденные вещи (те же самые кактусы, например) с другого ракурса.

Хотя современный шедевр оставляет впечатление легкости, ироничности и непринужденности, можно только попробовать представить себе, какой физической подготовки требует данная хореография от артистов. Танцоры Дортмундского балета справились с этой задачей блестяще! Хореография местами напоминала племенные танцы африканцев, настолько сильна была энергетика неистового танца. Возникало такое чувство, что танцоры полностью отпускают себя в стихию танца, но все же мастерски контролируют каждую мышцу тела.

В финале спектакля все персонажи выстраивают удивительную композицию из тех же платформ-коробок, которые, казалось, не поддаются законам гравитации и каким-то образом стоят на ребре. У каждого в руках кактус – символ и аллегория на современных людей, живущих каждый в своем горшке, таких же колючих и неприхотливых, но все же сильных, готовых пробиться даже через каменный грунт асфальта, был бы только лучик света.

Этот необычайно легкий, свежий, динамичный балет, который, как вихрь, уносит зрителя в мир удивительного хореографа и художника своего времени Александра Экмана.

Этот балет – ярчайший представитель нового искусства – рекомендован для обязательного просмотра как зрителям, так и профессионалам.

Автор рецензии окончила Казанское хореографическое училище (класс И.Ш.Хакимовой) в 2011 году и была принята в труппу ТАГТОиБ им. М.Джалиля. Она занята более чем в 10 спектаклях театра. Совсем недавно мы видели ее в балете «Золотая Орда»: в Восточном танце она предстала Павлином. Она танцевала партию Матери-волчицы в «Спартаке», Невесту в «Лебедином озере». С труппой театра выезжала на гастроли в страны Европы.

Айсылу –студентка III курса Высшей школы искусств имени С.Сайдашева ИФМК.

Шведский хореограф Александр Экман начал свой путь в балетное искусство в десятилетнем возрасте в качестве ученика школы Шведского королевского балета. Завершив обучение, он становится танцовщиком в Королевской Опере в Стокгольме, затем в течение трех лет выступает в составе труппы Nederlands Dans Theater. Как танцовщик он работал с такими хореографами, как , Начо Дуато, . Переломным в его творческой судьбе становится 2005 г.: будучи танцовщиком труппы Cullberg Ballet, он впервые проявляет себя в качестве хореографа, представляя в Ганновере на Международном хореографическом конкурсе первую часть своей балетной трилогии «Сестры» – постановку «Сестры, прядущие лен». На этом конкурсе он занял второе место, а также удостоился приза критики. С этого времени Экман, завершив карьеру танцовщика, полностью посвящает себя балетмейстерской деятельности.

Наряду с Cullberg Ballet он сотрудничает с Балетом Гетеборга, Королевским балетом Фландрии, Норвежским национальным балетом, Балетом Рейна, Балетом Берна и многими другими труппами. Хотя карьеру свою он начинал в качестве классического танцовщика, как балетмейстер он отдал предпочтение современному танцу с его свободой, не скованной какими-либо правилами и устоявшимися традициями. Именно в таком стиле балетмейстер почувствовал возможность достичь главной цели, которую он всегда ставит перед собой, создавая ту или иную постановку – «что-то сказать» зрителю, «нечто изменить в людях, даже образ чувств». Главный вопрос, который задает себе хореограф перед началом работы над любой постановкой – «Зачем она нужна?» Именно такой подход, по мнению Экмана, уместен в искусстве, а не стремление к славе. «Я предпочел бы работать пусть с менее талантливым, но жадным до работы танцовщиком, чем с пресыщенной звездой», – утверждает Экман.

«Мастеря балет» (именно так Александр Экман называет свою работу), хореограф в стремлении «изменить образ чувств» публики всегда создает нечто неожиданное – даже музыка к некоторым постановкам написана им самим. Постановки Экмана всегда необычны, и потому привлекают внимание всего мира – например, балет «Кактусы» представлялся на восемнадцати сценах. Особенно неожиданным решением кажется использование музыки , – и на этой основе выстраивается остроумная постановка, воплощающая слегка ироничный взгляд на современный танец. Не меньшую известность получил его первый многоактный балет – «Триптих Экмана – обучение увеселению».

Но, хотя Экман сделал выбор в пользу современного танца, это не означает, что он совершенно не обращает взор в сторону классических традиций. Так, получив в 2010 г. предложение создать постановку для Шведского королевского балета, он представил в 2012 г. балет «Тюль», являющий собой своеобразное «размышление» на темы классического балета.

Но даже если Александр Экман обращается к популярным шедеврам прошлого, он дает им принципиально новую интерпретацию – таково «Озеро лебедей», новаторская трактовка «Лебединого озера», представленная хореографом в 2014 г. Артистам Норвежского балета пришлось нелегко, ведь они танцевали… на воде, хореограф создал на сцене настоящее «озеро», залив ее водой, для этого потребовалась не одна тысяча литров воды (по признанию хореографа, эта идея родилась у него во время пребывания в ванной комнате). Но не только в этом заключалось своеобразие постановки: балетмейстер отказывается от изложения сюжета, главные действующие лица – не принц Зигфрид и Одетта, а Наблюдатель и два Лебедя – Белый и Черный, столкновение которых становится кульминацией спектакля. Наряду с чисто танцевальными движениями в спектакле присутствуют и такие мотивы, какие были бы уместны в фигурном катании или даже в цирковом представлении.

В 2015 г. «Озеро лебедей» было номинировано на премию Benois de la Dance, и Александр Экман не был бы самим собой, если бы не удивил публику на концерте номинантов. Несмотря на то, что он уже достаточно давно не выступал как танцовщик, хореограф сам вышел на сцену и исполнил специально придуманный им для этого концерта юмористический номер «О чем я думаю в Большом театре». Лаконичный номер захватил публику не виртуозностью, а разнообразием эмоций – радость, неуверенность, страх, счастье – и, конечно, не обошлось без намека на творение балетмейстера: Экман вылил на сцену стакан воды. В 2016 г. на эту премию было номинировано другое творение балетмейстера – «Сон в летнюю ночь».

Творчество Александра Экмана многолико. Не ограничиваясь балетом в его традиционном воплощении, хореограф создает инсталляции с участием артистов балета для шведского Музея современного искусства. С 2011 г. балетмейстер преподает в Джульярдской школе в Нью-Йорке.

Все права защищены. Копирование запрещено.

У вас редкий дар ставить бессюжетные комические балеты: в «Тюле», например, смешны не персонажи и их взаимоотношения, а сами сочетания классических движений и особенности их исполнения. По-вашему, классический балет устарел?

Я обожаю классический балет, он великолепен. И все же это просто танец, тут должно быть весело, должна быть игра. Я не коверкаю классические движения, просто показываю их немного в другом ракурсе — получается легкий такой абсурд. И может возникнуть недопонимание, особенно со стороны артистов: работать как в драме для них не очень привычно. Я всегда говорю им: «Не надо комиковать. Не вы должны быть смешны, а ситуации».

Значит, театр для вас все-таки важнее балета?

Театр — это пространство, где две тысячи человек могут ощутить связь друг с другом, испытать одни и те же чувства, а потом обсуждать их: «Ты это видел? Клево, а?» Такое человеческое единение — самое прекрасное, что есть в театре.

Вы вводите в свои балеты речь — реплики, монологи, диалоги. Думаете, зрители не поймут без слов вашего замысла?

Мне просто кажется, что так веселее. Мне нравится преподносить сюрпризы, неожиданности, удивлять зрителей. Считайте, что речь — моя фирменная фишка.

В рецензии я назвала ваш «Тюль» ироническим класс-концертом XXI века. В нем, во-первых, представлена иерархия балетной труппы, а во-вторых — все разделы классического тренажа, кроме станка.

Не знаю, я как-то не собирался иронизировать по поводу балетного искусства. Вот только что я поставил спектакль «Игра» в Парижской опере и, пока я там работал, мое уважение к балету переросло в восхищение. Когда ты находишься внутри этой труппы, видишь, как артисты держат себя, как этуаль входит в зал — с королевской осанкой, с этаким царственным самоощущением,— возникают совершенно потрясающие ассоциации. Классовая система, королевский двор, Людовик-Солнце — вот что это такое. В Парижской опере сразу можно определить, кто этуаль, кто солист, кто корифей — по тому, как они держат себя, как двигаются, как взаимодействуют с другими людьми. Все это отражает их положение в обществе, их статус. И я понял, что это первично — так устроено самой природой. Например, ты входишь в курятник и тут же видишь главного петуха — он совершенно прекрасен. Пожалуй, только во Франции и России можно увидеть в театрах эту тень абсолютизма. В этих странах балет ценят, это национальная гордость, и потому, мне кажется, существует глубокая связь между французской и русской культурами.

И как вы работали с парижскими петухами? Приходили в зал с уже готовыми комбинациями или импровизировали? Или заставляли импровизировать артистов?

По-всякому. У меня всегда есть четкое представление о том, что я хочу создать, однако частности рождаются по ходу дела. Но если у тебя в зале 40 человек, нельзя их заставлять ждать, пока ты сочинишь конкретную комбинацию. Иначе они на тебя так посмотрят — дескать, это все, на что ты способен? — что тут же остатки фантазии пропадут. В Парижской опере у меня была группа из пяти-шести танцовщиков, мы с ними прорабатывали материал — и уже готовый рисунок я переносил на кордебалет. Вообще-то, когда ставишь балет, никогда не знаешь, что получится в итоге — тебя преследует ужас незнания. Процесс захватывающе интересный, но сильно выматывает. После Парижа я решил взять тайм-аут.

Надолго?

На полгода. Или на год. Я всю жизнь ставил очень интенсивно: за 12 лет — 45 балетов. Это была постоянная гонка, под конец мне казалось, что я делаю одну бесконечную постановку. Меня гнал успех — мы же все ориентированы на карьеру. Я брал барьер за барьером, Парижская опера была моей целью, вершиной пути. И вот она взята. Первый акт моего жизненного балета сделан. Сейчас — антракт.

Вы и раньше давали себе отдохнуть от балета: ваши инсталляции были представлены в Стокгольмском музее современного искусства.

Ну критик критику рознь. Некоторые даже приятные.

Те, которые вас любят. Например, московские: мы всегда хвалим ваши спектакли, обожаем «Кактусы» и помним, как славно вы станцевали в Большом на концерте Benois de la danse под свой же монолог «О чем я думаю в Большом театре». Тогда вас выдвинули за «Лебединое озеро», но приза не дали и спектакля не показали: не захотели лить на сцену Большого 6000 литров воды. Что побудило вас поставить в Осло главный русский балет и как он соотносится с прототипом?

Да никак. Сначала была идея налить на сцену много воды. Потом мы задумались: какой из балетов связан с водой? Конечно, «Лебединое озеро». А теперь я не знаю, умно ли было назвать так мой спектакль, поскольку никакой связи с балетом «Лебединое озеро» у него нет.

«Лебединое озеро» вы делали со знаменитым шведским дизайнером Хендриком Вибсковом. Он, кстати, в детстве тоже хотел танцевать — и даже взял приз за исполнение хип-хопа.

Да? Не знал. Хендрик классный, очень скучаю по нему. Мы с ним совершенно совпадаем творчески — оба будто искривлены в одну сторону, настроены что-то такое безумное создавать. Он тоже любит веселиться, умеет играть, его модные показы — как спектакли. В Париже мы с ним сделали дефиле в виде «Лебединого озера»: налили бассейн воды, настелили на нем подиум, модели ходили как по воде, а между ними двигались танцовщики в костюмах из нашего спектакля.

И все ваши игры вы выкладываете в Instagram? Вы очень активны в соцсетях.

Социальные сети — очень удобная штука для творческого человека. Я могу представлять свои готовые работы, могу показывать, над чем сейчас работаю,— это как портфолио. Для Instagram нужен особый язык, и мне кажется, что мои постановки, в которых много визуальных эффектов, хороши как раз для Instagram. Но я не люблю, когда люди загружают в сеть фотографии типа «посмотрите, я вот тут сижу с тем-то». Реальность нужно проживать, а не показывать. Сети сформировали новую форму коммуникации, и она породила новую зависимость — люди разучились разговаривать друг с другом, зато поминутно заглядывают в телефон: сколько там у меня там лайков?

У вас много: тридцать с лишним тысяч подписчиков в Instagram — вдвое больше, чем, например, у Пола Лайтфута и Соль Леон, главных хореографов знаменитого NDT.

Хочу еще больше. Но на рабочей страничке. Личную я собираюсь удалить, потому что на ней делаю то же, что и все: эй, посмотрите, как славно я провожу время.

Вернемся в реальность: вам тут в Москве постановку не предлагали? Или хотя бы перенос какой-нибудь уже готовой вещи?

Я бы хотел что-нибудь здесь сделать. Но у меня же антракт. Хотя, честно говоря, так и тянет в репетиционный зал.

Александр Экман. Фото – Юрий Мартьянов / Коммерсантъ

Хореограф Александр Экман о современном балете и социальных сетях.

В репертуаре Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко появился «Тюль» - первый в России балет Александра Экмана, 34-летнего шведа, самого плодовитого, востребованного и талантливого хореографа своего поколения, наставившего по всему миру уже 45 балетов, последний из них - в Парижской опере.

— У вас редкий дар ставить бессюжетные комические балеты: в «Тюле», например, смешны не персонажи и их взаимоотношения, а сами сочетания классических движений и особенности их исполнения. По-вашему, классический балет устарел?

— Я обожаю классический балет, он великолепен. И все же это просто танец, тут должно быть весело, должна быть игра. Я не коверкаю классические движения, просто показываю их немного в другом ракурсе - получается легкий такой абсурд. И может возникнуть недопонимание, особенно со стороны артистов: работать как в драме для них не очень привычно. Я всегда говорю им: «Не надо комиковать. Не вы должны быть смешны, а ситуации».

— Значит, театр для вас все-таки важнее балета?

— Театр - это пространство, где две тысячи человек могут ощутить связь друг с другом, испытать одни и те же чувства, а потом обсуждать их: «Ты это видел? Клево, а?» Такое человеческое единение - самое прекрасное, что есть в театре.

— Вы вводите в свои балеты речь - реплики, монологи, диалоги. Думаете, зрители не поймут без слов вашего замысла?

— Мне просто кажется, что так веселее. Мне нравится преподносить сюрпризы, неожиданности, удивлять зрителей. Считайте, что речь - моя фирменная фишка.