Действие происходит летом в Центральном парке Нью-Йорка, один из теплых воскресных дней. Посреди парка установлены две скамьи, за которыми расположены пышные кусты и деревья. На одной из скамеек, которые установлены как раз напротив друг друга, сидит Питер и читает книгу. Питер является типичным представителем американского рабочего класса - сорокалетний мужчина абсолютно обычного внешнего вида, одетый в твидовый костюм. На переносице Питера красуются большие очки роговой оправе, а в зубах - трубка. Несмотря на то, что юнцом назвать его уже достаточно тяжело, все его манеры и привычка одеваться являются почти юношескими.
В этот момент входит Джерри. Этот мужчина когда-то был, безусловно привлекателен, однако сейчас от этого остались лишь незначительные следы. Одет он скорее неряшливо, чем бедно, а его вялые движения и отяжелевшая походка свидетельствуют о его колоссальной усталости. Джерри уже начинает заплывать жиром, благодаря чему его былая привлекательная физическая форма становится практически незаметной.
Джерри, увидев Питера, садится на скамью напротив и начинает с ним неспешную, ничего не значащую беседу. Поначалу Питер не оказывает Джерри практически никакого внимания - его ответы отрывисты и носят машинальный характер. Всем своим видом он демонстрирует своему собеседнику, что единственное его желание - это поскорее вернуться к чтению. Естественно, Джерри видит, что он не вызывает у Питера никакого интереса и тот мечтает как можно скорее от него избавиться. Тем не менее, он продолжает расспрашивать его о всяких мелочах, а Питер так же вяло отвечает на поставленные вопросы. Это длится до того момента, пока подобный разговор не надоедает и самому Джерри, после чего он умолкает и начинает пристально смотреть на своего незадачливого собеседника. Питер чувствует его взгляд и наконец-то смущенно поднимает свои глаза. Джерри предлагает Питеру побеседовать, и он вынужден согласиться.
Джерри начинает разговор с рассказа о своем сегодняшнем визите в зоопарк, о котором завтра все узнают, напишут в газетах и даже покажут по телевизору. Он спрашивает, если у Питера телевизор, на что тот отвечает, что есть даже два. У Питера вообще не только два телевизора, но и две дочери, а также любящая жена. Джерри не без известной доли сарказма замечает, что Питер наверняка хотел бы двух сыновей, да вот не срослось, а жена детей уже больше не хочет. Подобная реплика вызывает у Питера вполне обоснованный гнев, однако он быстро успокаивается, списывая ситуацию на некорректность своего нового знакомого. Питер меняет тему и спрашивает у Джерри, почему же о его походе в зоопарк должны написать в газетах и показать по телевидению.
Джерри обещает рассказать об этом, однако перед тем хочет по-настоящему поразговаривать с человеком, ведь, по его словам, он это делает достаточно редко, разве что с продавцами. А сегодня Джерри хочет пообщаться с приличным женатым человеком и узнать о нем как можно больше. Есть ли у тебя собака? - спрашивает Джерри, на что Питер отвечает, что собаки нет, зато есть кошки и даже попугайчики. Сам Питер, конечно, был бы не против обзавестись хорошей собакой, однако жена и дочки настояли именно на кошках и этих попугаев. Джерри также узнает, что для того, чтобы прокормить свою семью и домашних животных, Питер работает в небольшом издательстве, специализирующемся на выпуске учебников. Зарплата Питера составляет порядка полторы тысячи долларов в месяц, однако он никогда не носит с собой крупные суммы денег, так как боится грабителей.
Неожиданно Джерри начинает расспрашивать, где живет Питер. Питер сначала неумело пытается выкрутиться и перевести разговор в другое русло, однако потом все же признается, что его дом расположен на 74 улице. После этого Питер делает замечание Джерри о том, что тот больше не общается, а допрашивает. Джерри разговаривает сам с собой и не реагирует на полученное замечание. Питер отвлекает своего собеседника очередным вопросом о зоопарке. Он получает рассеянный ответ, который сводится к тому, что Джерри «сначала пошел сюда, а потом туда». Пока Питер размышляет над тем, что же данным изречением хотел поведать его собеседник, Джерри неожиданно задает вопрос - какая разница между нижним и высшим уровнем среднего класса?
Вопрос застает Питера врасплох, который не понимает, причем здесь это. Джерри меняет тему и хочет узнать Питера о его любимых писателях. Не дождавшись ответа, он спрашивает, знает ли Питер, что он, перед тем как пойти в зоопарк, прошел пешком всю Пятую авеню. Получив эту информацию, Питер решает, что Джерри, скорее всего, проживает в Гринич-Виллидже, и постепенно начинает хоть немного что-то понимать. Однако тут же Джерри опровергает этот вывод, говоря о том, что доехал до Пятой авеню на метро, чтобы потом пройти ее пешком от начала до конца. Как оказалось, живет он в старом четырехэтажном доме, на последнем этаже. Окна его смехотворно маленькой комнатушки выходят прямо во двор. Внутри жилища Джерри, по его словам, вместо стены установлена слабая деревянная перегородка, ограждающая его от соседа - чернокожего представителя сексуальных меньшинств. Джерри говорит, что его сосед выщипывает себе брови, ходит в туалет и носит кимоно - на этот список его дел заканчивается.
На четвертом этаже, где проживает Джерри, также есть еще два тесных жилища, в одном из которых проживает малоприятное ему огромное семейство пуэрториканцев, а в другом - тот, кого Джерри никогда не видел. Поскольку данное место трудно назвать привлекательным для проживания местом, Джерри сообщает Питеру, что не знает, почему он там живет. Скорее всего, потому, что у него нет двух дочерей, жены, кошек и попугайчиков, а также он не зарабатывает полторы тысячи долларов в месяц. Все имущество Джерри - это колода порнографических карт, кое-какая одежда, мыльница, бритва, электроплитка, старая пишущая машинка, небольшое количество посуды, пару книжек и две пустые рамки для фотографий. Главное его богатство - это маленький сейф в виде ящичка, в котором он хранит морские голыши.
Эти голыши он собирал еще ребенком, именно тогда, когда его горячо любимая мамочка неожиданно сбежала от папы. Именно своей матери Джерри посвящал многочисленные письма, которые хранятся в сейфе под морскими голышами. В них он просит ее не делать то или иное, а также мечтает о том, что однажды она возвратиться. В то же время Джерри узнал, что его мать пустилась в турне по южному побережью Соединенных Штатов, а ее неизменным спутником был бутылка дешевого виски. Через год после своего неожиданного бегства, ее тело обнаружили на какой-то свалке в Алабаме. Весть об этом пришла как раз под Новый Год. Отец Джерри решил не откладывать празднование столь значимого события, а потому запил на две недели, в конце которых угодил под автобус. Опеку над Джерри оформила сестра его незадачливой мамочки, которая была ярой приверженницей религии, а потому всегда молилась вовремя. Умерла она в тот день, когда Джерри окончил школу.
В этот момент Джерри вспоминает, то не поинтересовался, как зовут его собеседника. Питер представляется, и Джерри продолжает свой рассказ. Отсутствие фото в рамках он объясняет тем, что с женщинами он не встречался больше одного раза. Вообще, по его признанию, он может заниматься сексом с одной женщиной только один раз. Причина, по его мнению, кроется в том, что в пятнадцатилетнем возрасте он имел сексуальный контакт с сыном сторожа в близлежащем парке. Удивленный этим признанием Питер делает замечание Джерри, после чего тот закипает. Питер тоже начинает злиться, однако в итоге они все же успокаиваются. После взаимных извинений, Джерри говорит Питеру, что удивился тому, что он больше заинтересовался фоторамками, нежели порнографическими картами, которые, по его словам, должны были быть у каждого юнца. После чего констатирует, что Питера больше интересует зоопарк. После этих слов Питер оживает, и Джерри наконец-то начинает рассказывать.
Однако рассказывает он не о зоопарке. А обратно о своем мрачном доме. Как следует из его рассказа, на нижних этажах качество жизни улучшается, и там живут более приличные и приятные люди. Однако Джерри хочет рассказать Питеру о хозяйке дома и ее злобной собаке. Хозяйка представляет собой жирную, тупую и вечно грязную тушу, а основным ее занятием является постоянный контроль за тем, что делает Джерри. По его словам, она постоянно дежурит со своим псом на лестнице и следит за тем, чтобы он никого не водил к себе домой, а после принятия известного количества алкоголя открыто пристает к нему. Джерри является предметом похоти этой жирной и тупой бабы, чему он усиленно противится. Чтобы избавиться от ее присутствия, Джерри намекает ей, что у них был вчера секс, после чего она вспоминает то, чего не было - этому способствует и то, что хозяйка постоянно сильно пьяная и большинство своих действий попросту не помнит.
В этот момент Джерри начинает рассказ о собаке хозяйки, при этом читая свой монолог очень выразительно и эмоционально. Собака. По признанию Джерри, является настоящим исчадием ада. Огромное черное чудище, с красными глазами и маленькими острыми ушами, с первого дня их «знакомства» не дает Джерри покоя. Он не мог объяснить, в чем заключается повышенное внимание собаки к его персоне - он всего лишь иногда ходил за ним, при этом не пытаясь наброситься и укусить. Джерри решил, что если пес не оставит его в покое, то он его убьет - либо с добротой, либо с жестокостью. Питера после этих слов передергивает.
Джерри рассказывает, что на следующий день купил специально для пса шесть больших котлет и предложил ему их съесть. Собака с удовольствием приняла предложение, с аппетитом сожрала все котлеты, после чего неожиданно набросилась на Джерри! Он был шокирован такой «благодарностью» пса, однако решил продолжить попытки задобрить своего оппонента. В течение пяти дней Джерри носил псу отборные котлеты, и каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию - он съедал все котлеты, после чего набрасывался на пытающегося убежать Джерри. После этого Джерри решил убить пса.
На робкие попытки Питера возразить, Джерри успокаивает его, говоря, что ему его план осуществить не удалось. «Я купил в тот день ему всего одну котлету, которую перемешал с крысиным ядом по дороге домой» - рассказывает Джерри. Он отдал собаке эту котлету, которая с удовольствием ее скушала, а после, по сложившейся традиции, пыталась догнать Джерри, но, как обычно, ей это не удалось. Через несколько дней Джерри понял, что яд начал действовать, так как его уже никто не ждал на лестнице. Однажды он увидел там хозяйку дома, которая была настолько расстроена, что даже не пыталась в очередной раз продемонстрировать свою похоть по отношению к Джерри. «Что случилось?» - спросил он. На что хозяйка дома попросила его помолиться за судьбу бедной собачки, которая тяжело заболела. На ответ Джерри, в котором он утверждал ее, что не умеет молиться, она подняла свои опухшие глаза и упрекнула его в том, что он желает ее песику смерти. Тут Джерри признался, что хотел бы, чтобы собака выжила, так как в таком случае он сможет увидеть, как изменится к нему отношение хозяйки дома, ведь, как он считает, это очень важно - знать результаты своих поступков. После данного откровения Питер чувствует, как в нем растет неприязнь к Джерри.
Джерри продолжил свой рассказ, из которого следует, что пес в итоге все же оклемался, а хозяйка опять пристрастилась к спиртному. В общем, все вернулось на круги своя. И вот однажды, возвращаясь домой с кино, Джерри искренне надеялся, что собака будет его поджидать на лестничной проеме, как и прежде. Не обращая внимания на насмешливый взгляд Питера, Джерри называет пса в своем монологе другом. Джерри сильно напрягся и поведал Питеру, что он все же встретился один на один с псом. Уставившись немигающим взглядом друг на друга, Джерри понял, что между ними возник какой-то контакт и подумал, что полюбил пса. Ему очень хотелось, чтобы и пес его полюбил. Джерри, который испытывал серьезные проблемы в общении с людьми, решил, что нужно начинать с чего-то другого, если ему не удается добиться взаимопонимания с человеком. Например, с общения с животными.
Джерри вдруг резко заговорил заговорщицким тоном. По его мнению, человек обязан с кем-либо общаться, так как это является самой сутью природы человека. Он может общаться с чем угодно - с кроватью, зеркалом, бритвой, и даже тараканами. Джерри предполагает, что разговаривать можно и с туалетной бумагой, однако сам же и опровергает это. «С сейфом, с блевотиной, с любовью, полученной от хорошеньких дам, после чего осознаешь, что они совсем не хорошенькие и отнюдь не дамы» - продолжает Джерри. Тяжело вздохнув, он спрашивает Питера, можно ли дружить с Богом, и где сам Бог - может в гее-соседе, ходящим в клозет в кимоно, или в женщине, которая тихо плачет этажом ниже?
Джерри все рассказывал о том, что после того случая, они практически каждый день встречались с псом, молча глядя друг на друга. Ему казалось, что он уже полностью понимает собаку, а пес - понимает его. Собака возвращался к своим отбросам, а Джерри шел в свою тесную каморку. Он ни о чем не разговаривал с псом, но между ними существовала какая-то договоренность, по какой они друг друга не любили, но старались не обижать. Джерри опять пустился в философские размышления - «Можно ли считать проявлением любви то, что я кормил пса? А может то, что он упорно стремился меня укусить, тоже является попыткой с его стороны показать свою любовь ко мне?» Джерри внезапно успокаивается и садится на скамью рядом с Питером. После этого он сообщает ему, что история о нем и собаке хозяйки дома завершена.
Питер задумчиво молчит. Внезапно Джерри меняет тему и тон, спрашивая своего собеседника, можно ли получить небольшой гонорар, если напечатать данную историю в журнале? Джерри всем своим видом демонстрирует, как ему весело, в то время как Питер не на шутку встревожен. Он предъявляет претензии Джерри, сообщая ему, что больше не хочет слушать весь этот бред. Пристально взглянув на Питера, Джерри вдруг меняет маску веселья на апатию и говорит ему, что ему просто захотелось поговорить с интересным человеком. А так как он не живет в более-менее престижном районе, не женат на двух попугаях, и не имеет престижную работу, то вполне очевидно, что Питер его не понял. Питер, в свою очередь, пытается отшутиться и разрядить обстановку, однако Джерри реагирует на его неуместные шуточки очень вяло.
Питер, видя, что дальнейшего разговора не получится, смотрит на часы и сообщает Джерри, что ему нужно уходить. Но Джерри этого совсем не желает. Сначала он начинает его убеждать, чтобы Питер остался, а потом приступает к щекотке. Питер страшно боится щекотки, он смешно хихикает, изворачивается, пытаясь отделаться от мучающего его Джерри. Внезапно Джерри прекращает его щекотать, однако внутреннее напряжение Питера продолжает делать свое дело, в результате чего он не может остановиться и продолжает истерично хихикать. В этот момент Джерри, с легкой улыбкой на лице, спрашивает его, не хочет ли он узнать, что же произошло в зоопарке?
Питер прекращает смеяться и ожидающе смотрит на Джерри. Тот, в свою очередь, сначала начинает рассказывать, что побудило его посетить зоопарк. По его словам, он пошел туда, чтобы посмотреть, как люди относятся к животным и как животные ведут себя с людьми. По большому счету, это все является приблизительным, так как обе стороны разделены прочными решетками, из-за чего непосредственный контакт между ними невозможен. Продолжая свой рассказ, Джерри неожиданно начинает толкать Питера в плечо, требуя, чтобы он подвинулся. С каждым разом он делает это все сильнее, рассказывая при этом, что в зоопарке сегодня было людно, поэтому запах стоял еще тот. Когда сердитый Питер сидит уже практически на самом краешке скамьи, Джерри начинает его щипать, ни на минуту не прекращая свой рассказ, в котором в клетку со львом, которого нужно было покормить, зашел сторож.
Питер прерывает его, требуя, чтобы он прекратил это безобразие с толчками и щипками. Однако в ответ Джерри лишь смеется, и в ультимативной форме предлагает Питеру пересесть на другую скамью, ведь только в таком случае, он расскажет ему, что же произошло в клетке со львом. Возмущенный Питер отказывается, после чего Джерри начинает в открытую с него смеяться и оскорблять, называя тупицей. Он предлагает Питеру пойти лечь на землю, так как он никто другой как овощ. Питер вскипает и демонстративно усаживается обратно на скамью рядом с Джерри, требуя, чтобы он ее покинул. При этом Питер угрожает своему оппоненту полицией. Однако Джерри, который все это время не прекращает смеяться, не делает ничего из того, что требует от него Питер. Гнев Питера постепенно сменяется отчаянием - «Боже, я ведь пришел сюда просто почитать интересную книгу, а вы, сумасшедший, отбираете у меня скамейку!».
Джерри издевательски подтрунивает над Питером, напоминая ему, что у него есть семья, дом, жена и прекрасные дочки, так зачем ему понадобилась еще и эта скамья. Джерри безапелляционно заявляет, что отныне это его скамья, с чем категорически не согласен Питер, говоря ему, что на это место он приходит уже много лет. После этих слов Джерри предлагает силовое решение вопроса, проще говоря, вызывает оппонента на драку. Со словами - «Так защищайте же свою скамью» - он достает с одежды внушительных размеров нож. Неожиданно он швыряет его под ноги опешившему и оцепеневшему от страха Питеру. После этого он бросается к нему и хватает его за воротник. В этот момент их лица оказываются совсем рядом, и Питер чувствует горячее дыхание своего оппонента. Джерри говорит ему, что он неудачник, так как не смог сделать хотя бы одного сына и плюет ему в лицо, добавляя пару затрещин. Обезумевший от ярости Питер хватает нож и прежде, чем он смог что-либо осознать, на широкое лезвие оружия устремляется Джерри.
«Ну что же, пусть будет так» - говорит Джерри и наступает минутная тишина. К Питеру, наконец, доходит, что произошло и, вскрикнув, он отступает на шаг назад, оставив в Джерри нож, который торчит в его груди по самую рукоятку. Джерри издает утробный крик, больше схожий с утробным ревом раненого зверя и с трудом садится обратно на скамейку. На его лице проступает выражение некой умиротворенности и само оно становится более мягким и человечным. Он обращается к Питеру, что еще в зоопарке решил идти на север до тех пор, пока не встретит кого-то наподобие его, чтобы рассказать ему все эти ужасы. Джерри сомневается, это ли он задумал в зоопарке, так ли все должно было закончиться? Он поднимает голову и спрашивает у Питера - «Теперь ты понял, что случилось в зоопарке, так ведь?». Джерри думает, что теперь Питер знает, что он завтра увидит по телевизору и прочтет в газетах. С ужасом на лице Питер отступает еще на шаг дальше и начинает плакать.
Джерри говорит Питеру, чтобы он уходил, ведь его кто-нибудь может увидеть здесь. Напоследок он объясняет Питеру, что тот не растение, но и не человек. Он животное. «Уходи» - говорит ему Джерри, и напоминает, что бы Питер забрал свою книгу. При этих словах он тщательно стирает отпечатки пальцев с рукоятки торчащего из его груди ножа. Питер нерешительно подходит к скамье, берет книгу и некоторое время стоит на месте. Однако животный страх преобладает над ним, в результате чего он срывается с места и убегает. Джерри в это время уже находится в бреду, повторяя про себя придуманную только что историю о том, как попугайчики сварили обед, а кошки накрыли на стол. Услышав вдалеке истошный крик Питера, взывающего к Богу, Джерри полуоткрытым ртом перекривляет его, после чего умирает.

Краткое содержание романа «Что случилось в зоопарке» пересказала Осипова А. С.

Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Что случилось в зоопарке». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.

Питер

лет сорока с небольшим, не толстый и не худой, не красавец и не урод. На нем костюм из твида и очки в роговой оправе. Курит трубку. И хотя он, так сказать, уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера себя держать почти юношеские.

Джерри

лет под сорок, одет не столько бедно, сколько неряшливо. Когда-то подтянутая, мускулистая фигура начинает обрастать жирком. Сейчас его нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны еще довольно ясно. Тяжелая походка, вялость движений объясняются не распущенностью; если присмотреться внимательнее, видно, что этот человек безмерно устал.

Сентрал-парк в Нью-Йорке; летний воскресный день. Две садовые скамьи по обе стороны сцены, за ними - кусты, деревья, небо. На правой скамье сидит Питер. Он читает книгу. Кладет книгу на колени, протирает очки и снова углубляется в чтение. Входит Джерри.

Джерри . Я сейчас был в зоопарке.

Питер не обращает на него внимания.

Я говорю, я только что был в зоопарке. МИСТЕР, Я БЫЛ В ЗООПАРКЕ!

Питер . А?.. Что?.. Простите, это вы мне?..

Джерри . Я был в зоопарке, потом шел пешком, пока вот не очутился здесь. Скажите, я шел на север?

Питер (озадаченно). На север?.. Да… Вероятно. Дайте-ка сообразить.

Джерри (тычет пальцем в зал). Это Пятая авеню?

Питер . Это? Да… Да, конечно.

Джерри . А это что за улица, что ее пересекает? Вон та, направо?

Питер . Вон та? О, это Семьдесят четвертая.

Джерри . А зоопарк возле Шестьдесят пятой, значит, я шел на север.

Питер (ему не терпится вернуться к чтению). Да, по-видимому, так.

Джерри . Добрый старый север.

Питер (почти машинально). Ха-ха.

Джерри (после паузы). Но не прямо на север.

Питер . Я… Ну да, не прямо на север. Так сказать, в северном направлении.

Джерри (смотрит, как Питер, стремясь отделаться от него, набивает трубку). Вы что, хотите нажить себе рак легких?

Питер (не без раздражения вскидывает на него гл-аза, но затем улыбается). Нет, сэр. От этого не наживешь.

Джерри . Правильно, сэр. Вернее всего, вы получите рак во рту и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему удалили полчелюсти. Как они называются, эти штуки?

Питер (нехотя). Протез?

Джерри . Именно! Протез. Вы образованный человек, не правда ли? Вы случайно не врач?

Питер . Нет, просто я об этом где-то читал. Кажется, в журнале «Тайм». (Берется за книгу.)

Джерри . По-моему, журнал «Тайм» не для болванов.

Питер . По-моему, тоже.

Джерри (после паузы). Очень хорошо, что там Пятая авеню.

Питер (рассеянно). Да.

Джерри . Терпеть не могу западную часть парка.

Питер . Да? (Осторожно, но с проблеском интереса.) Почему?

Джерри (небрежно). Сам не знаю.

Питер . А! (Снова уткнулся в книгу.)

Джерри (молча глядит на Питера, пока тот, смущенный, не поднимает на него глаза). Может, поговорим? Или вам не хочется?

Питер (с явной неохотой). Нет… отчего же.

Джерри . Я вижу, вам не хочется.

Питер (кладет книгу, вынимает трубку изо рта. Улыбнувшись). Нет, право же, я с удовольствием.

Джерри . Не стоит, раз вам не хочется.

Питер (наконец решительно). Нисколько, я очень рад.

Джерри . Это, как его… Сегодня славный денек.

Питер (без всякой надобности воззрившись на небо). Да. Очень славный. Чудесный.

Джерри . А я был в зоопарке.

Питер . Да, кажется, вы уже говорили… не правда ли?

Джерри . Завтра вы об этом прочтете в газетах, если вечером не увидите по телевизору. У вас, наверное, есть телевизор?

Питер . Даже два - один для детей.

Джерри . Вы женаты?

Питер (с достоинством). Разумеется!

Джерри . Нигде, слава богу, не сказано, что это обязательно.

Питер . Да… это конечно…

Джерри . Значит, у вас есть жена.

Питер (не зная, как продолжать этот разговор). Ну да!

Джерри . И у вас есть дети!

Питер . Да. Двое.

Джерри . Мальчики?

Питер . Нет, девочки… обе - девочки.

Джерри . Но вам хотелось мальчиков.

Питер . Ну… естественно, каждому человеку хочется иметь сына, но…

Джерри (чуть насмешливо). Но так рушатся мечты, да?

Питер (с раздражением). Я совсем не то хотел сказать!

Джерри . И больше вы не собираетесь иметь детей?

Питер (рассеянно). Нет. Больше нет. (Каи бы очнувшись, с досадой.) Как вы узнали?

Джерри . Может, по тому, как вы кладете ногу на ногу, да еще что-то в вашем голосе. А может быть, случайно догадался. Жена не хочет, да?

Питер (яростно). Не ваше дело!

Пауза.

Джерри кивает. Питер успокаивается.

Что ж, это верно. У нас не будет больше детей.

Джерри (мягко). Так рушатся мечты.

Питер (прощая ему это). Да… пожалуй, вы правы.

Джерри . Ну… Что же еще?

Питер . А что это вы говорили насчет зоопарка… что я об этом прочту или увижу?..

Джерри . Я вам после скажу. Вы не сердитесь, что я вас расспрашиваю?

Питер . О, нисколько.

Джерри . Знаете, почему я к вам пристаю? Мне редко приходится разговаривать с людьми, разве только скажешь: дайте кружку пива, или: где тут уборная, или: когда начинается сеанс, или: не давай волю рукам, приятель, - ну и так далее. В общем, сами знаете.

Питер . Честно говоря, не знаю.

Джерри . Но иногда хочется поговорить с человеком - поговорить по-настоящему; хочется узнать о нем все…

Питер (смеется, все еще ощущая неловкость). И сегодня ваш подопытный кролик - это я?

Джерри . В такой насквозь солнечный воскресный день лучше нет, чем поговорить с порядочным женатым человеком, у которого есть две дочки и… э-э… собака?

Питер качает головой.

Нет? Две собаки?

Питер качает головой.

Гм. Совсем нет собак?

Питер грустно качает головой.

Ну, это странно! Насколько я понимаю, вы должны любить животных. Кошка?

Питер уныло кивает.

Кошки! Но не может быть, чтобы это вы по своей воле… Жена и дочки?

Питер кивает.

Любопытно, а еще что-нибудь у вас есть?

Питер (ему приходится откашляться). Есть… есть еще два попугайчика. У… гм… у каждой дочки по штуке.

Джерри . Птицы.

Питер . Они живут в клетке, в комнате у моих девочек.

Джерри . Они чем-нибудь болеют?.. Птицы то есть.

Эдвард Олби

Что случилось в зоопарке

Пьеса в одном действии

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Питер

лет сорока с небольшим, не толстый и не худой, не красавец и не урод. На нем костюм из твида и очки в роговой оправе. Курит трубку. И хотя он, так сказать, уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера себя держать почти юношеские.

Джерри

лет под сорок, одет не столько бедно, сколько неряшливо. Когда-то подтянутая, мускулистая фигура начинает обрастать жирком. Сейчас его нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны еще довольно ясно. Тяжелая походка, вялость движений объясняются не распущенностью; если присмотреться внимательнее, видно, что этот человек безмерно устал.

Сентрал-парк в Нью-Йорке; летний воскресный день. Две садовые скамьи по обе стороны сцены, за ними - кусты, деревья, небо. На правой скамье сидит Питер. Он читает книгу. Кладет книгу на колени, протирает очки и снова углубляется в чтение. Входит Джерри.

Джерри . Я сейчас был в зоопарке.

Питер не обращает на него внимания.

Я говорю, я только что был в зоопарке. МИСТЕР, Я БЫЛ В ЗООПАРКЕ!

Питер . А?.. Что?.. Простите, это вы мне?..

Джерри . Я был в зоопарке, потом шел пешком, пока вот не очутился здесь. Скажите, я шел на север?

Питер (озадаченно). На север?.. Да… Вероятно. Дайте-ка сообразить.

Джерри (тычет пальцем в зал). Это Пятая авеню?

Питер . Это? Да… Да, конечно.

Джерри . А это что за улица, что ее пересекает? Вон та, направо?

Питер . Вон та? О, это Семьдесят четвертая.

Джерри . А зоопарк возле Шестьдесят пятой, значит, я шел на север.

Питер (ему не терпится вернуться к чтению). Да, по-видимому, так.

Джерри . Добрый старый север.

Питер (почти машинально). Ха-ха.

Джерри (после паузы). Но не прямо на север.

Питер . Я… Ну да, не прямо на север. Так сказать, в северном направлении.

Джерри (смотрит, как Питер, стремясь отделаться от него, набивает трубку). Вы что, хотите нажить себе рак легких?

Питер (не без раздражения вскидывает на него гл-аза, но затем улыбается). Нет, сэр. От этого не наживешь.

Джерри . Правильно, сэр. Вернее всего, вы получите рак во рту и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему удалили полчелюсти. Как они называются, эти штуки?

Питер (нехотя). Протез?

Джерри . Именно! Протез. Вы образованный человек, не правда ли? Вы случайно не врач?

Питер . Нет, просто я об этом где-то читал. Кажется, в журнале «Тайм». (Берется за книгу.)

Джерри . По-моему, журнал «Тайм» не для болванов.

Питер . По-моему, тоже.

Джерри (после паузы). Очень хорошо, что там Пятая авеню.

Питер (рассеянно). Да.

Джерри . Терпеть не могу западную часть парка.

Питер . Да? (Осторожно, но с проблеском интереса.) Почему?

Джерри (небрежно). Сам не знаю.

Питер . А! (Снова уткнулся в книгу.)

Джерри (молча глядит на Питера, пока тот, смущенный, не поднимает на него глаза). Может, поговорим? Или вам не хочется?

Питер (с явной неохотой). Нет… отчего же.

Джерри . Я вижу, вам не хочется.

Питер (кладет книгу, вынимает трубку изо рта. Улыбнувшись). Нет, право же, я с удовольствием.

Джерри . Не стоит, раз вам не хочется.

Питер (наконец решительно). Нисколько, я очень рад.

Джерри . Это, как его… Сегодня славный денек.

Питер (без всякой надобности воззрившись на небо). Да. Очень славный. Чудесный.

Джерри . А я был в зоопарке.

Питер . Да, кажется, вы уже говорили… не правда ли?

Джерри . Завтра вы об этом прочтете в газетах, если вечером не увидите по телевизору. У вас, наверное, есть телевизор?

Встретились как-то бульдозерист и машинист электровоза… Похоже на завязку анекдота. Встретились где-то на 500-м километре в заснеженной глухомани под вой ветра и волков… Встретились два одиночества, оба «форменных»: одно в форме железнодорожника, другое – в тюремном ватнике и с бритой головой. Это не что иное, как начало «Незабываемого знакомства» - премьеры Московского театра Сатиры. Собственно, в «Сатире» сообразили на троих, т.е. сообразили поделить две одноактные пьесы Нины Садур и Эдварда Олби на трех артистов: Федора Добронравова, Андрея Барило и Нину Корниенко. Все в спектакле парное или двоящееся, и только приглашенному из Воронежа режиссеру Сергею Надточиеву удалось превратить делимое в единый, цельный спектакль. Безымянная пустошь, которую даже поезда освистывают, просвистывая без остановок, вдруг оказалась побратимом Центрального парка Нью-Йорка, а отечественному неприкаянному бывшему зэку нашлась общая тема для молчания с американским неудачником. Кажущаяся пропасть между обстоятельствами пьес «Ехай» и «Что случилось в зоопарке» оказалась лишь антрактом.

«Ехай!», - вторя названию пьесы, кричит мужик, расположившийся на рельсах, машинисту. Вокруг попытки мужика покончить собой железнодорожным образом и строится пьеса. Мужик он и есть мужик, на нем вся страна держится, а он за нее уже нет. «Ты же герой! Ты в тюрьме сидел….», - бросает молодой машинист (А.Барило) пожившему и решившему не доживать мужику (Ф.Добронравов). «Ты предатель, мужик! Ты нас предал! Ты все поколения предал!», - бросает молодость опытности и вместо того, чтобы протянуть руку помощи бьет кулаком в челюсть. Но силой конфликт поколений в пьесе не разрешается. Годы и рельсы разделяют персонажей, а объединяет звездное небо, да сторублевая бумажка, передаваемая из рук в руки. Звезды на заднике сцены сияют, падают то и дело. «Звездец!», - поясняют персонажи, ничего не загадывая. Не сбываются жизни, не то что желания.

Пьеса Нины Садур, написанная в 1984 году, актуальности не потеряла, но «подорожала». Дело не в декорации, она минимальна и для подобного актерского спектакля достаточна и удобна (сценография – Акинф Белов). Подорожала в смысле удорожания жизни, хотя жизнь по-прежнему копейка, но вот за пятерку, по пьесе, красного вина уже не купишь. В спектакле красная цена красненькому сто рублей, а неприлично дорогие конфеты, упоминаемые в пьесе по 85 рублей за килограмм, идут по 850. Сосредоточившись на ценах, подновляя текст, режиссер, однако, сохранил упоминание о расстреле как уголовном наказании (эту неприятность сулит один персонаж другому), что в нашу бытность законного моратория на смертную казнь и незаконных расстрелов то тут, то там выглядит некоторым упущением.

Так бы и продолжал на морозе стоять за жизнь машинист, и за смерть лежать на рельсах мужик, если б не появилась на путях (железнодорожных и жизненных) «Бабка в сапожках». «Жил-был у бабушки серенький козлик», но сбежал. Искала бабка козла, а нашла человека. «Ничейный я», - сокрушался мужик и под светом полной звезд бездны вдруг оказался кому-то нужным.

Все трое – не одиночки, но одинокие люди. Одиночество их простое, правдивое, им ни не о чем, но не с кем поговорить. У них не абстрактный «стресс», а вполне конкретно что-то «стряслось». Но автор, в отличие от жизни, добра к своим героям. Совестливый машинист, не желающий «вертеться» в жизни, повертится на морозе, зато и мудрое слово надежды получит «для сугрева». Заболевший душой мужик отогреется у бабки, а бабка теперь уж наверняка сыщет беглого козла. На разделявших героев рельсах останется лежать мятая сторублевка – истину, ту, что открыли друг другу, сами того не зная, персонажи, не покупают. Рельсы не исчезнут, но пути-дороги, которыми они выложены завьются и переплетутся (проекция на сцену) как жизни персонажей в эту зимнюю ночь. На сцену будет падать снег, но мороз никого не застудит, только у «приболевшего мира» немного понизится температура. Даже ему автор не откажет в шансе на выздоровление.

Через антракт ночь сменится днем, серебряная зима багряной осенью, снег дождем, а железная дорога аккуратной тропинкой парка. Здесь тихому семейному американцу Питеру (А.Барило), очень среднему представителю среднего класса, предстоит незабываемое знакомство. Это словосочетание для названия спектакля взято как раз из пьесы Э.Олби. Но под сулящим нечто приятное заглавием обнаружится история, леденящая кровь.

У Питера всего по паре (для «двойного» спектакля и это кажется не случайным): две дочери, две кошки, два попугая, два телевизора. У Джерри «вечного временного жильца» все в единственном экземпляре, за исключением двух рамок для фото, пустых. Питер, ищущий покоя от семьи в тени деревьев, мечтал бы «проснуться одному в своем уютном холостяцком флэте», а Джерри мечтает никогда не просыпаться. Персонажей разделяют уже не рельсы, но классы, среда, образ жизни. Благообразному Питеру с трубкой и журналом «Тайм» не понять неряшливого, нервного Джерри в штанах с заплаткой. Джерри ярок и незауряден, а Питер – человек общих правил, стандартов и схем, он не понимает и побаивается исключений. Ему Э.Олби, спустя несколько лет после премьеры пьесы, посвятил ее продолжение: предысторию встречи Питера и Джерри. Пьеса называлась «Дома в зоопарке» и рассказывала о другом роде одиночества, одиночестве среди родных и близких, одиночестве и одновременно невозможности побыть одному.

Питер в пьесе символизирует общепринятое, Джерри же не принят никем, извергнут в жизнь и отвергнут ею. Он человек отчаянный, потому что отчаявшийся. Отличный от других, незаурядный Джерри натыкается на пусть и вежливое, но безразличие. У людей много дел и никому ни до кого нет дела. Люди заводят контакты, множат число «френдов», но теряют друзей; поддерживая связи и знакомства, они не поддержат незнакомца в беде, или просто на эскалаторе. «Человек обязательно должен как-то общаться хоть с кем-нибудь…», - кричит Джерри в зал, которому проще сидеть в «ВКонтакте», чем идти на контакт. Джерри кричит в безликую массу, напоминая, что она состоит из людей. «Крутимся и так, и сяк», - кричат по-английски динамики, словно бы отвечая машинисту из первой новеллы, не желавшему «вертеться». Крутимся-вертимся, беря пример с планеты. Каждый вокруг своей оси.

Питера и вслед за ним зрителей выведут из так называемой «зоны комфорта», из предсказуемого хода событий. Михаил Жванецкий однажды заметил, что «я тебя не забуду» - звучит приятно, как признание, а «я тебя запомню» - как угроза. Встречу на скамейке Питер запомнит навсегда, да и публике не забыть «что случилось в зоопарке». Отечественный зритель знает, что от Пушкина до Булгакова встречи на скамейках ничего хорошего не сулят – в этой американской пьесе на хэппи-энд тоже рассчитывать не стоит.

Обе пьесы возникают «на ровном месте» и движутся словесной тягой. Одиночество и желание героев уйти из не востребовавшей их жизни объединили эти истории. В попытке самоубийства персонажи обращаются к людям: одиноко прожив жизнь, они решают хотя бы смерть встретить не наедине. Персонажам не с кем поговорить, они сами себе и себя выговорили, сами себя приговорили. С выхваченным, пойманным собеседником едва затеплившийся диалог непременно переходит в обмен монологами: как дозировать лавину невысказанного? На сцене не берут паузы, персонажи-самоубийцы как бы загнаны между паузой молчания прожитого и паузой смерти, которую уже ничто не прервет. Только в этом узком, расчерченном как нотный стан то полосами шпал, то полосами скамейки промежутке и можно наговориться. Но спектакль, уходя в слова, все же пронимает и зрителей. Справедливости ради, в данном случае это не эффект театра, но театральности происходящего. Так, согласно ремарке к центральному монологу пьесы Олби, автор рассчитывает на гипнотический эффект, который мог бы заполонить персонажа-слушателя, а вместе с ним и весь зал. Текст и впрямь пробирает до дрожи. В спектакле же монолог, подрезанный для удобства актера и публики, достигает определенного эффекта не благодаря актерской декламации, но с музыкой Альфреда Шнитке. Федору Добронравову, и весь спектакль тому подтверждение, вполне по силам захватить и удержать публику, но в ключевые моменты актера как будто что-то подгоняет, торопит, и только удачно подобранная музыка позволяет разложить текст на такты, расслышать в нем полутона, прочувствовать кульминацию, вздрогнуть от внезапного финала.

Впрочем, градус трагедии здесь значительно понизили. На радость зрителям. Помог монтаж текста и подбор музыки. Пьеса абсурда, озвученная хитом Марио Ланца, окончательно уступила музыке и полилась вслед за ней по законам мелодрамы. Тут и дивертисментам Федора Добронравова нашлось место: будь то частушка про тетю Маню (из первого действия), или «Будь со мной» из репертуара М.Ланца в русском переводе. Режиссер втиснул в пьесу и третьего персонажа, автором не предусмотренного, - бодрую американскую старушку в огромных наушниках, полностью погруженную в музыку Чабби Чекера. Эта миловидная старушка не проявляет интереса к окружающим, просто живет в свое удовольствие. Лишь в финале спектакля она проявит учтивость и раскроет черный зонт над мокнущим под дождем Джерри. Ему это уже не понадобится.

«Не столь различны меж собой» оказались обе части спектакля. На недостаток сценического времени или материала жаловаться не приходится. Здесь всего хватило. Ведь неслучайной оказалась странноватая на первый взгляд приписка на афише «две новеллы для трех артистов по пьесам». Две новеллы по пьесам, это в сущности два пересказа пьес, два простых, искренних, задушевных рассказа в лицах. Любой пересказ по сравнению с первоисточником многое теряет. Спектакль «Сатиры» балансирует на грани мелодрамы и трагикомедии, актеры всеми силами, кажется, не хотят испортить публике настроение. К этому, видимо, располагают стены театра, привыкшие к смеху. Смеху во чтобы то ни стало. «Незабываемые знакомства» - попытка трансформации амплуа не только для Федора Добронравова, для которого этот спектакль можно считать бенефисным, но и для театра, который позволил себе отклониться от привычного жанра. Чуть-чуть. Но направление верное.

Формат премьеры театра «Сатиры» вполне объясним - жизнь, в общем, тоже одноактная пьеса. Финал ее предсказуем, но сюжет умудряется петлять самым причудливым образом. Кажется, спектакль по ней обречен на провал: режиссер не объясняет замысла, все актеры претендуют на главные роли, а гримеру год от года все труднее «молодить» и прихорашивать… Нет проб, репетиций, прогонов… Все на публику. Каждый день – премьера - впервые и в последний раз.

Фото с официального сайта театра

Галина Коваленко

Являясь представителем американской национальной культуры, Олби впитал ее духовную сущность, ее темы, проблемы, идеи, и в то же время ему оказалась внутренне близкой русская литература с ее обостренным, повышенным интересом к человеческой личности. Особенно ему близок Чехов, которого он считает одним из родоначальников современной драмы, который «полностью отвечает за возникновение драмы XX века».

Если серьезно вдуматься в то, что Олби дорого в Чехове, то можно многое понять в творчестве самого Олби, которого чаще всего причисляют к авангардизму, в частности - к театру абсурда. Не приходится спорить с тем, что театр абсурда в сильной степени оказал на него влияние. В поэтике театра абсурда на первых порах Олби привлекла возможность конкретизации и почти овеществления метафоры: острота поставленной проблемы подчеркивалась формой и образным строем. Это проявилось в серии его так называемых коротких пьес: «Это случилось в зоопарке» (1958), «Американская мечта» (1960), «Песочница» (1960).

В сборнике представлена первая из них - «Это случилось в зоопарке» (перевод Н. Треневой). Это пьеса-метафора: мир - зверинец, где люди заточены каждый в свою клетку и не желают ее покидать. Пьеса передает трагическую атмосферу эпохи маккартизма, когда люди добровольно и сознательно сторонились друг друга, являя собой «толпу одиноких», описанную американским социологом Д. Ризменом в одноименной книге.

В пьесе всего два характера, место действия ограничено: садовая скамейка Центрального парка в Нью-Йорке, - но в кратчайшее время проходят куски жизни целого города, громадного, холодного, равнодушного; казалось бы, рваные куски оборачиваются картиной жизни, лишенной человечности и наполненной горьким и жутким одиночеством.

Вся недолгая жизнь Джерри состоит из героической, неравной борьбы с одиночеством - он стремится к человеческому общению, избирая простейший способ: «поговорить», но платой за это станет его жизнь. На глазах своего случайного собеседника Питера, с которым он пытается завести диалог, он покончит жизнь самоубийством.

Самоубийство Джерри становится фактом жизни его собеседника Питера, смерть Джерри его «убивает», ибо с места происшествия уходит иной человек, с иным осознанием жизни. Оказывается, контакт между людьми возможен, если бы не отчуждение, не желание оградить себя, не допустить до себя, не изолированность, превратившаяся в форму человеческого существования, наложившая отпечаток на политическую и общественную жизнь целого государства.

Духовный климат страны эпохи маккартизма нашел отражение во второй «короткой пьесе» - «Смерть Бесси Смит» (1959), где Олби пытался осмыслить одну из самых наболевших проблем - расовую, откликнувшись на события, получившие название «негритянская революция», началом которой стал факт, происшедший 1 декабря 1955 года в штате Алабама, когда негритянка Роза Паркс отказалась уступить белому место в автобусе.

В основу же пьесы легла трагическая гибель замечательной исполнительницы блюзов Бесси Смит в 1937 году. Попав в автомобильную катастрофу в южном штате Теннесси, Бесси Смит скончалась, ибо ни одна из больниц не решилась оказать ей помощь - больницы были предназначены для белых.

В пьесе Олби сама Бесси Смит отсутствует, он отказался даже от ее записей. Музыка была написана его другом, композитором Уильямом Флэнеганом. Олби стремился воссоздать холодный, враждебный мир, над которым возникает и парит образ гениальной американской артистки, истекающей кровью, но «свободной, как птица, как проклятая птица».

Взявшись за серьезнейшую - расовую - проблему, он решает ее в эмоциональном плане, лишая ее социально-политической подоплеки. Для него важно было показать, как духовно искалечены люди, как несут они бремя прошлого - времен рабства. Смерть Бесси Смит становится воплощенным символом потерь страны и каждого человека в отдельности, отягощенного предрассудками.

Американская критика почти единодушно признала пьесу неудачной, обвинив Олби в дидактичности, расплывчатости, фрагментарности, но умолчав об ее идее.

В сборнике представлена и самая известная пьеса Э. Олби «Не боюсь Вирджинии Вулф» (сезон 1962-1963 года), которая принесла ему мировую известность. В пьесе неоднократно возникает неприхотливый мотивчик песенки «Нам не страшен серый волк...», переиначенный на университетский манер. Название пьесы Олби объясняет следующим образом: «В 50-е годы в одном баре я увидел сделанную мылом на зеркале надпись: „Кто боится Вирджинии Вулф?“ Когда я начал писать пьесу, мне вспомнилась эта надпись. И, конечно же, она означает: кто боится серого волка, боится настоящей жизни без иллюзий».

Основная тема пьесы - правда и иллюзия, их место и соотношение в жизни; не однажды впрямую возникает вопрос: «Правда и иллюзия? Есть между ними разница?»

Пьеса являет собой ожесточенное поле битвы разных мировоззрений на жизнь, науку, историю, человеческие взаимоотношения. Особенно остроконфликтная ситуация возникает в диалоге двух университетских преподавателей. Джордж - историк, гуманист, воспитанный на том лучшем, что дала человечеству мировая культура - беспощаден в своем анализе современности, ощущая в своем собеседнике, биологе Нике, антагониста, варвара нового типа: «...Опасаюсь, что у нас будет небогато с музыкой, небогато с живописью, но мы создадим расу людей аккуратненьких, белокурых и держащихся строго в границах среднего веса... расу ученых, расу математиков, посвятивших жизнь труду во славу сверхцивилизации... миром овладеют муравьи».

Джордж рисует ницшеанского сверхчеловека, белокурую бестию, на которого ориентировался фашизм. Аллюзия достаточно прозрачная не только в историческом плане, но и в современном: после тяжелейшего периода маккартизма Америка продолжала оставаться перед лицом больших испытаний.

Олби показывает мучительное освобождение от иллюзий, порождающее не пустоту, но возможность новых отношений.

Перевод этой пьесы Н. Волжиной глубок, точен своим проникновением в авторский замысел, доносит напряженный, скрытый лиризм, свойственный Олби вообще и особенно в этой пьесе - в ее финале, когда пустота и страх, искусственно заполняемые безобразными ссорами, уступают место подлинной человечности; когда возникает песенка про Вирджинию Вулф и богемная, грубая, порочная Марта почти лепечет, признаваясь, что боится Вирджинии Вулф. Слабой тенью возникает намек на взаимопонимание, подтекст высвечивает правду, заключающуюся не в каждодневных каскадах оскорблений, но в любви, и построение этой сцены невольно заставляет вспомнить объяснение Маши и Вершинина в чеховских «Трех сестрах».

Последующие пьесы Олби: «Шаткое равновесие» (1966 год), «Все кончено» (1971 год), - говорят о том, что Олби очень своеобразно, по-своему использует многие чеховские открытия. Олби особенно сближает с Чеховым одна грань его дарования: музыкальность, которая была в высшей степени присуща Чехову. Первым на музыкальность Чехова указал К.С. Станиславский, сравнив его с Чайковским.

Спустя почти пятьдесят лет американский исследователь театра Дж. Гасснер назвал пьесы Чехова «социальными фугами».

В пьесе «Все кончено» Олби выводит семь персонажей - Жена, Дочь, Сын, Друг, Любовница, Доктор, Сиделка. Они собрались, быть может, в самый критический момент своей жизни: умирает человек, который единственный придавал смысл их существованию. В центре внимания - не физическая смерть человека, скрытого ширмами, но глубокое исследование духовного умирания, длившегося десятилетиями, тех, кто теперь здесь собрался. Пьесу отличают блестяще написанные диалоги. По форме она напоминает произведение для камерного оркестра, где каждому инструменту - персонажу предоставлена сольная партия. Но когда сливаются все темы, возникает главная тема - гневного протеста против фальши, лжи, несостоятельности чувств, порожденных иллюзиями, придуманными ими самими. Олби судит своих героев: они собрались, чтобы оплакать умирающего, но они оплакивают себя, остающихся в живых, мелких, ничтожных, никому не нужных, чья жизнь отныне будет обращена в прошлое, освещенное светом воспоминаний о человеке, который мог придать смысл жизни им всем. И все же, как они ни заняты собой и своими чувствами, Олби не изолирует их от течения жизни. Они осознают, что живут «в страшное и подлое время». И тогда, в противовес их заключению, возникают замечательные личности современной Америки: Джон и Роберт Кеннеди и Мартин Лютер Кинг, о которых вспоминает Сиделка, воскрешая трагическую ночь покушения на Роберта Кеннеди, когда она, как и тысячи других американцев, не отходила от телевизора. На миг вторгается подлинная жизнь в мертвую атмосферу культа собственных страданий.