И ад следовал за ним

Михаил Петрович Любимов - бывший сотрудник разведки, работавший многие годы за границей, кандидат истори­ческих наук, автор нескольких пьес.

Все имена, места, образы и события в этой книге являются художественным вымыслом, и любое сходство с действительными ситуациями, умершими или живыми людьми объясняется чистой случайностью.

«Двух станов не боец, но только гость случайный,
За правду я бы рад поднять мой добрый меч,
Но спор с обоими досель мой жребий тайный,
И к клятве ни один не мог меня привлечь…»

The soul of the spy is somehow the model of us all.

Вместо предисловия

СССР, Москва, Тверской бульвар, 23, Михаилу ЛЮБИМОВУ, эсквайру.

Дорогой сэр!

Памятуя наши плодотворные дис­куссии о сокращении разведывательной деятельности противостоящих блоков, я рискнул прибегнуть к Вашей помощи по од­ному весьма щепетильному вопросу. Месяц назад, когда я покидал рыбный ресторан «Скотс», ко мне подошел человек, заявив­ший, что знает меня по телевизионным выступлениям (говорил он на добром Ир­ландском языке), сунул в руки пакет и удалился, бросив на прощание: «Уилки просил опубликовать это!»

Помните ли Вы шумный процесс над австралийцем Алексом Уилки, обвиненном не только в шпионаже, но и в убийстве? Называя эту фамилию, я допускаю натяжку, ибо Уилки жил и по фальшивым паспортам, используя еще массу разных фамилий.

Вернувшись к себе на Стеноуп–тер­рас, где, если Вы помните, мы провели немало приятных бесед за чашкой чая, я достал в библиотеке подборку старых но­меров «Тайме» и внимательно перечитал весь процесс.

Алекс Уилки обвинялся в работе на советскую разведку, что он категорически отрицал, как и свое якобы русское проис­хождение. Держался он спокойно, смело, даже дерзко. Свидетельские показания ока­зались недостаточно убедительными, бо­лее того, у меня сложилось впечатление, что британские спецслужбы не были заин­тересованы в раздувании всего дела, а даже пытались его замять. Основная часть процесса проходила за закрытыми дверьми. По слухам, значительная доля обвинений строилась на весьма драматических мате­риалах, предоставленных американской раз­ведкой.

Что касается загадочного убийства так и не опознанного лица, то Алекс Уилки сам признал свою вину, которую, правда, невозможно было отрицать, поскольку по­лиция схватила его на месте преступле­ния. В итоге по решению суда он получил тридцать лет тюрьмы.

Связавшись со своими друзьями из секретной службы, я узнал, что незнакомец, подстерегший меня у «Скотса», является уголовником, недавно освобожденным из тюрьмы, через которого Уилки передал пакет с рукописью, опасаясь ее экспро­приации. Стра­хи его были напрасны, по­скольку тюремные власти по устойчивой британской традиции всячески поощряют литературные экзерсисы, учитывая их ис­ключительно целебное терапевтическое воздействие на заключенных.

Недавно в «Тайме» я прочитал оче­редную статью о жизни Уилки в тюрьме. Ведет он себя в тюрьме примерно, пользу­ется авторитетом у заключенных и по–прежнему отрицает свое русское происхож­дение. Мои друзья добавили, что он много читает, делает выписки (тюремным биб­лиотекам Англии могут позавидовать мно­гие оазисы культуры Европы) и считает свой литературный труд забавной игрой, которая завершит его бурную жизнь.

Теперь о самой рукописи.

У меня сложилось впечатление, что Уилки отважился на жизнеописание и, воз­можно, даже на исповедь, прикрыв все это фиговым листком литератур­ной формы.

Я не претендую на роль литератур­ного эксперта, но мне не по душе ни излиш­ний натурализм, ни манерность, ни шпион­ский сленг, ни постоянная самоирония, доходящая до абсурда, которые мешают читателю окунуться целиком в повест­вование.

Уверен, что и Вы, сэр, будучи поклон­ником Чарльза Диккенса и Льва Толстого, во многом согласитесь с моими, возможно, не совсем зрелыми, суждениями.

Особенно поразила меня, сэр, эзопова манера повествования, все эти шитые белыми нитками «Мекленбург», «Монас­тырь», «Маня» и прочие выдумки отравлен­ного конспирацией ума. Зачем это нужно? Неужели Уилки серьезно полагал, что его художественная проза может быть исполь­зована против него для пересмотра дела или для возбуждения нового дела о шпио­наже? Если он так считал, то это не дела­ет чести его специальной подготовке: в практике судов Соединенного Королевства не было еще дел, построенных на доказа­тельствах, взятых из беллетристики обвиняемого.

Направляю Вам рукопись и надеюсь, Вы найдете ей достойное применение.

С надеждой снова увидеть Вас в Лондоне,

искренне Ваш профессор Генри Льюис.

Профессору Генри Льюису,

7 Стеноуп–террас, Лондон.

Дорогой сэр!

Глубоко благодарю Вас за рукопись и особенно за теплое письмо. Я тоже часто и с удовольствием вспоминаю наши беседы у камина и особенно Ваше выступление на конференции по поводу разрушительного воздействия шпионажа на моральное состо­яние общества - теме, столь близкой моему сердцу. Совершенно убежден - и тут, если помните, мы сошлись с Вами в едином мнении,- что перестройка в между­народных отношениях невозможна, если существуют шпионаж и шпиономания.

Теперь о рукописи. Как Вы понимаете, я не преминул тут же обратиться в соответствующие компетентные органы и получил следующий ответ: «Никакого Алекса Уилки, связанного с советской раз­ведкой, не было и нет, и весь шпионский процесс инспирировался определенными кругами, заинтересованными в нагнетании международной напряженности. Что касса­ется лиц и событий, описанных в так назы­ваемом романе Уилки, то они целиком явл­яются плодом явно больного воображения автора, начитавшегося триллеров Фор­сайта, Кленси и Ле Карре».

Тем не менее, учитывая счастливую эру гласности, я решился опубликовать это произведение, интересное прежде всего как человеческий документ и, если использо­вать ваш тезис, как свидетельство распа­да личности, ведь - увы! - тайная война наложила отпечаток на психику и пове­дение всех нас.

Михаил Петрович Любимов

И ад следовал за ним: Приключения

Двух станов не боец, но только гость случайный,
За правду я бы рад поднять мой добрый меч,
Но спор с обоими досель мой жребий тайный,
И к клятве ни один не мог меня привлечь.

А.К. Толстой

Посвящение

С детских лет я кропал стишки и даже создал роман из морской жизни, который рьяно и безуспешно пробивал в “Пионерскую правду”. Работа во внешней разведке до 1980 года не предполагала совместимости вербовок и хорея, но уход из окопов невидимого фронта счастливо наложился на союз с прекрасной Татьяной Любимовой, чей огнь души подвигнул меня на новую жизнь и бросил в литературу. Не без борьбы и страданий. Засел за роман, писал горячо и вдохновенно. “И ад следовал за ним” волею звезд появился в 1990 году в тогда суперпопулярном “Огоньке” и вывел автора из глухой секретности в относительную известность. Таня мужественно поддерживала меня, вдохновляла и, главное, не мешала, честь ей и хвала за это! До сих пор в ушах звучит стрекотание пишущей машинки, ноздри ласкают запахи щей и жареных кабачков, глаз радуют белые цветы яблонь за окном. Так что я прожил две жизни: одну в разведке (без Тани), другую – в писательстве (с Таней). Посему Тане-Танечке-Танюше и только ей с любовью посвящаю сей труд.

Приключения

Душа шпиона – это некоторым образом слепок со всех нас.

Ж. Барцан

Люди Ваги Колеса, изловив осведомителя, вспарывают ему живот и засыпают во внутренности перец. А пьяные солдаты засовывают осведомителя в мешок и топят в нужнике.

А. и Б. Стругацкие

Вместо предисловия

Москва, Тверской бульвар, 23,

Михаилу ЛЮБИМОВУ, эсквайру.

Дорогой сэр,

Памятуя наши плодотворные дискуссии о сокращении разведывательной деятельности противостоящих блоков, я рискнул прибегнуть к Вашей помощи по одному весьма щепетильному вопросу Месяц назад, когда я покидал рыбный ресторан “Скоте”, ко мне подошел человек, заявивший, что знает меня по телевизионным выступлениям (говорил он на добром ирландском языке), сунул в руки пакет и удалился, бросив на прощание “Уилки просил опубликовать это”.

Помните ли Вы шумный процесс над австралийцем Алексом Уилки, обвиненным не только в шпионаже, но и в убийстве? Называя эту фамилию, я допускаю натяжку, ибо Уилки жил и по фальшивым паспортам, используя еще массу разных фамилий.

Вернувшись к себе на Стенхоуп-террас, где, если Вы помните, мы провели немало приятных бесед за чашкой чая, я достал в библиотеке подборку старых номеров “Таймс” и внимательно перечитал весь процесс.

Алекс Уилки обвинялся в работе на советскую разведку, что он категорически отрицал, как и свое якобы русское происхождение. Держался он спокойно, смело, даже дерзко. Свидетельские показания оказались недостаточно убедительными, более того, у меня сложилось впечатление, что британские спецслужбы не были заинтересованы в раздувании всего дела, а даже пытались его замять. Основная часть процесса проходила за закрытыми дверьми. По слухам, значительная доля обвинений строилась на весьма драматических материалах, предоставленных американской разведкой.

Что касается загадочного убийства так и не опознанного лица, то Алекс Уилки сам признал свою вину, которую, правда, невозможно было отрицать, поскольку полиция схватила его на месте преступления. В итоге по решению суда он получил тридцать лет тюрьмы.

Связавшись со своими друзьями из секретной службы, я узнал, что незнакомец, подстерегший меня у “Скотса”, является уголовником, недавно освобожденным из тюрьмы, через которого Уилки передал пакет с рукописью, опасаясь ее экспроприации. Страхи его были напрасны, поскольку тюремные власти по устойчивой британской традиции всячески поощряют литературные экзерсисы, учитывая их исключительно целебное терапевтическое воздействие на заключенных.

Недавно в “Таймс” я прочитал очередную статью о жизни Уилки в тюрьме. Ведет он себя примерно, пользуется авторитетом у заключенных и по-прежнему отрицает свое русское происхождение. Мои друзья добавили, что он много читает, делает выписки (тюремным библиотекам Англии могут позавидовать многие оазисы культуры Европы) и считает свой литературный труд забавной игрой, которая завершит его бурную жизнь.

Теперь о самой рукописи.

У меня сложилось впечатление, что Уилки отважился на жизнеописание и, возможно, даже на исповедь, прикрыв все это фиговым листком литературной формы. Я не претендую на роль литературного эксперта, но мне не по душе ни излишний натурализм, ни манерность, ни шпионский сленг, ни постоянная само-ирония, доходящая до абсурда, которые мешают читателю окунуться целиком в повествование.

Уверен, что и Вы, сэр, будучи поклонником Чарльза Диккенса и Льва Толстого, во многом согласитесь с моими, возможно, не совсем зрелыми, суждениями.

Особенно поразила меня, сэр, эзопова манера повествования, все эти шитые белыми нитками “Мекленбург”, “Монастырь”, “Маня” и прочие выдумки отравленного конспирацией ума. Зачем это нужно? Неужели Уилки серьезно полагал, что его художественная проза может быть использована против него для пересмотра дела или для возбуждения нового дела о шпионаже? Если он так считал, то это не делает чести его специальной подготовке: в практике судов Соединенного Королевства не было еще дел, построенных на доказательствах, взятых из беллетристики обвиняемого.

Направляю Вам рукопись и надеюсь, Вы найдете ей достойное применение.

С надеждой снова увидеть Вас в Лондоне,

искренне Ваш,

профессор Генри Льюис.

Профессору Генри Льюису,

7 Стенхоуп-террас, Лондон.

Дорогой сэр!

Глубоко благодарю Вас за рукопись и особенно за теплое письмо. Я тоже часто и с удовольствием вспоминаю наши беседы у камина и особенно Ваше выступление на конференции по поводу разрушительного воздействия шпионажа на моральное состояние общества – теме, столь близкой моему сердцу. Совершенно убежден – и тут, если помните, мы сошлись с Вами в едином мнении, – что перестройка в международных отношениях невозможна, если существуют шпионаж и шпиономания.

Теперь о рукописи. Как Вы понимаете, я не преминул тут же обратиться в соответствующие компетентные органы и получил следующий ответ: “Никакого Алекса Уилки, связанного с советской разведкой, не было и нет, и весь шпионский процесс инспирировался определенными кругами, заинтересованными в нагнетании международной напряженности. Что касается лиц и событий, описанных в так называемом романе Уилки, то они целиком являются плодом явно больного воображения автора, начитавшегося триллеров Форсайта, Кленси и Ле Карре”.

Тем не менее, учитывая счастливую эру гласности, я решился опубликовать это произведение, интересное, прежде всего, как человеческий документ и, если использовать ваш тезис, как свидетельство распада личности, ведь, увы! Тайная война наложила отпечаток на психику и поведение всех нас.

Возможно, Вам, сэр, покажется странным, но Уилки вызывает у меня чувство сострадания, несмотря на прекрасные условия, предоставленные ему в английской тюрьме. Мне трудно судить о тюремной жизни, ибо до сих пор судьба была милостива ко мне и уберегла от близкого знакомства с пенитенциарными системами.

Но, говорят, у нас в стране тюремные библиотеки, возможно, не уступают английским. Судя по мемуарам Роберта Брюса Локкарта, в тюрьме, куда он попал за участие в заговоре против советской власти, имелся отменный выбор литературы: Фукидид, “Воспоминания о детстве и юности” Ренана, “История папства” Ранке, “Путешествия с ослом” Стивенсона и множество других превосходных трудов.

Не без умысла прикоснувшись к уважаемой персоне сэра Роберта, хочу напомнить Вам слова, высказанные ему на прощание тогдашним зампредом ВЧК Петерсом. “Господин Локкарт, Вы заслуживаете наказания, и мы освобождаем Вас лишь потому, что нам нужен в обмен арестованный английскими властями Литвинов. Всего хорошего. И у меня к Вам личная просьба: в Лондоне живет моя сестра, Вам не трудно передать ей письмо?”

Локкарт утверждает, что точно выполнил просьбу зампреда.

К чему я плету эти нити? Поверьте, сэр, я отнюдь не мечтаю о тех временах, когда шеф КГБ начнет передавать письма своей сестре, живущей по соседству с семьей директора ЦРУ, через задержанного американского резидента. Просто этот эпизод наводит на мысль о существовании кодекса чести даже между самыми непримиримыми противниками. Почему бы не привнести в наш деморализованный подозрениями мир нечто из времен благородного рыцарства? А говоря на более приземленном языке, почему бы не отказаться от методов шпионажа, унижающих человеческое достоинство? Это Вам не размышления у камина, которого мне так не хватает здесь. И последняя бусинка в этом ожерелье, которое я так неумело нанизывал: насколько успешно, по Вашим данным, развиваются контакты между ЦРУ и КГБ? Можно ли надеяться, что на следующую конференцию мы заполучим представителей всех главных секретных служб мира?

Из гласных, идущих горлом,

Выбери “Ы”, придуманное монголом,

Сделай его существительным, сделай его глаголом,

Наречьем и междометием. “Ы” – общий вдох и выдох!

“Ы” мы хрипим, блюя от потерь и выгод,

либо кидаясь к двери с табличкой “выход”.

Но там стоишь ты, с дрыном, глаза навыкат.

Иосиф Бродский

Профессору Генри Льюису

7 Стэнхоуп-террас, Лондон, W2, Великобритания

Уважаемый сэр!

Много воды утекло под мостами с момента наших достаточно близких контактов, мир изменился на глазах и продолжает меняться, несмотря на наши недоуменные физиономии, которые то же время скручивает весьма беспощадно и порою самым недостойным образом.

Как мы оба радовались, когда грянула так называемая перестройка! Казалось, что произошла мировая революция (конечно, не в стиле громовержца Льва Троцкого!), всеобщее замирение охватило народы, и символ этого – грозная Берлинская стена – превратился в груду мусора, размалеванную бродячими художниками на радость всех свободных людей планеты.

Помнится, мы даже смели мечтать, что благоденствие опустится даже на самых непримиримых врагов – на разведывательные службы, и руки противников сомкнутся в дружеских рукопожатиях. М-да, тайные агенты оказались не менее способными, чем их хозяева, они даже превзошли любвеобильных президентов и плачущих от умиления премьер-министров: послышались призывы к сотрудничеству в борьбе с терроризмом, обмену информацией об иных угрозах, ставших привычными для нашей повседневности.

Чувствую, что непокорное перо несет меня в длинное путешествие, и потому возвращаюсь к исходной причине моего письма: Алексу Уилки. Он, к счастью, жив, более того, продолжает радовать нас своими новыми шедеврами, которые, на мой нелитературный взгляд, дают все больше пищи для психиатров. Признаюсь, что я не имел чести с ним встречаться, да и желания такового не имею. Однако Уилки просит помочь с изданием его книги, в частности, оживить ее приличным предисловием. И тут, конечно, моя первая мысль обращена к вам: кто еще может лучше украсить труд бедного шпиона?

Однако я расписался, видимо, склероз влияет и на чувство меры.

Искренне Ваш Михаил Любимов

Михаилу Любимову

Тверской бульвар, 23, Москва, Россия

Уважаемый сэр!

Я думал, что только англичане столь предупредительны и щепетильны в своих просьбах, но оказывается, и русские вполне с нами соревнуются и даже превосходят. Ну конечно, я не откажу ни Вам, ни милому моему сердцу Алексу Уилки!

Превратности перестройки поначалу огорчили меня, но потом эйфорию сменил философский подход: а что, собственно, изменилось? Нам лишь казалось, что конец коммунизма приведет к единению и ликвидации границ. Ан нет! Геополитика никуда не исчезла, и даже в объятиях Франции Германия никогда не забудет о позоре и Версальского мира, и Нюрнбергского процесса.

Так что успокоимся и будем пить свой чай, тем паче, что, по слухам, в России сейчас популярен наш великолепный Earl Grey, ради которого, ей-богу, стоило разрушать железный занавес.

Должен признаться, что Лондон становится все противнее: он катастрофически почернел и пожелтел, лучшими ресторанами вроде “Ритц” или “Брауне” (что на Albemarle) управляют итальянцы, склонные заменить недожаренный стейк макаронами, и даже мой любимый открытый театр в Холланд-парке функционирует нерегулярно. Но что делать? Видимо, это закон жизни, вызывающий наше с Вами возмущение, но отнюдь не препятствующий нашим потомкам творить, совокупляться, пить пиво и ездить на скачки в Аскот.

Счастлив получить от Вас весточку.

Искренне Ваш Генри Льюис

Профессор Генри Льюис

7 Стэнхоуп-террас, Лондон, W2, Великобритания

Дорогой профессор!

Совершенно неожиданно Ваше письмо взбудоражило меня до крайности: вспомнил я то время, когда обращали на себя внимание лишь темнокожие ямайцы, весь центр Лондона кишел серыми котелками, а порой и цилиндрами. В знаменитом “Симпсоне” полагалось дать шиллинг (тогда еще существовали бобы, а 20 бобов составляли одну гинею) за разделку ростбифа (воплощение Орфея, мастер с золингеновским ножом, священнодействовал над мясом), в Сити еще не было Барбикона, а одна мысль о жутковатом чертовом колесе неподалеку от Вестминстерского дворца повергнула бы слабонервных в обморок.

И я подумал: что нам все эти споры о важности или бесполезности шпионажа, если существуют зеленые поляны, прелестные леди и красное вино, пахнущее бордосской, самой реликтовой лозой?

На наш век хватит разведки, хотя в век телевизора, радио, факса, Интернета, нанотехнологий и пр. и пр. этот род человеческой деятельности больше удовлетворяет тщеславие (и карман) чиновников, а не служит интересам общества. Как смешны беготня по крышам с пистолетом в руке, возня с тайником в подъезде (уж простите, но родимые подъезды насквозь пропахли куревом и мочой, будучи постоянным прибежищем бомжей). Как нелепа встреча с тайным агентом в полночь в Булонском лесу или в турецкой бане рядом со Святой Софией. Как прекрасно сидеть у телевизора, смотреть шпионскую белиберду, дымить привычным “Орликом ” и запивать аромат табачной смеси “Английская кожа” не менее изысканным “Эрл Греем”, дарованным нам перестройкой…

Вы, конечно, понимаете, что я пытаюсь легко пародировать собственную позицию. На самом деле, настроение у меня отнюдь не столь благодушное, даже мрачное. Под фанфары перестройки не только произошло разрушение Советского Союза, что привело к обострению конфликтов, но и тихое продвижение НАТО на Восток, чего никто не ожидал во времена воссоединения Германии. Поглаживая Горбачева и Ельцина по либеральной шерстке, Запад медленно и искусно внедрился в сферы влияния Советского Союза и ловко там обосновался. Ваши правители, Генри, усиленно настраивают Украину и Грузию (на примете у них и другие бывшие соцреспублики) на конфронтацию с Россией. Ну а в сфере разведки царит полный бардак. На поверхности все тихо, или звенят заверения о мире и сотрудничестве (так бывало и во время “холодной войны”), в то же время на Западе постоянно публикуют секретные архивы, иногда их привозят совершенно спокойно русские экс-разведчики, получая за это солидный куш. Пенсионеры ЦРУ и СИС считают своим долгом копаться в московских архивах и открывать новые тайны. Уже выросла целая западная литература, построенная на советских секретах, Запад между тем и не собирается приоткрывать секреты даже пятидесятилетней давности…