Алёшка из нашего дома

Жил в нашем доме человек. Большой или маленький, трудно сказать. Из пелёнок он давным-давно вырос, а до школы ещё не дорос.

А звали человека Алёшкой.

Всё умел Алёшка делать. И есть, и спать, и гулять, и играть, и слова разные говорить.

Увидит отца, скажет:

Увидит мать, скажет:

Увидит на улице автомобиль, скажет:

Ну, а есть захочет, так и скажет:

Мама! Я есть хочу!

Однажды отец уехал по делам в другой город. Несколько дней прошло отец письмо домой прислал.

Мать прочитала письмо. И Алёшка решил прочитать. Взял письмо в руки, покрутил и так и сяк, а понять ничего не может.

Мать села за стол. Бумагу взяла, ручку. Написала отцу ответ.

И Алёшка тоже решил папе письмо написать. Карандаш взял, бумагу, сел за стол. Стал водить карандашом по бумаге, а на ней одни каракули получаются.

Вот и оказалось, что не всё умеет Алёшка, не всё знает.

Самое простое дело

До школы ждать долго. Решил Алёшка сам научиться читать. Достал он книжку.

И оказалось, что чтение - самое простое дело.

Видит он - в книжке дом нарисован, говорит:

Видит лошадь, говорит:

Обрадовался Алёшка, к отцу побежал:

Хорошо! - сказал отец. - Давай посмотрим, как ты читаешь.

Показал отец Алёшке другую книгу.

Это что? - спросил.

Видит Алёшка - на картинке жук нарисован с зонтиком, а под ним что-то написано.

Это жук с зонтиком, - объяснил Алёшка.

Вовсе это и не жук с зонтиком, - сказал отец, - а вертолёт.

Перевернул отец страницу:

А это что?

А это, - отвечает Алёшка, - мячик с рожками и ножками.

Это не мячик с рожками и ножками, а спутник, - сказал отец.

Тут он протянул Алёшке ещё одну книгу:

Теперь эту почитай!

Алёшка открыл книгу - нет в ней ни одной картинки.

Не могу, - сказал, - здесь без картинок.

А ты слова прочти, - посоветовал отец.

Слова я не умею, - признался Алёшка.

Вот то-то и оно! - сказал отец.

И больше ничего не сказал.

Ведро воды

Раньше не раз так случалось: мать попросит о чём-нибудь Алёшку - соль принести из соседней комнаты или воду вылить из чашки, - а Алёшка сделает вид, что не расслышал, и продолжает играть. Мать встанет, сама соль принесёт, сама воду выльет, и дело с концом!

Но вот однажды Алёшка отправился гулять. Только из ворот вышел, как очень повезло ему. Прямо возле тротуара огромный самосвал стоит, шофёр капот открыл: в моторе копается.

Какой пятилетний мальчишка пропустит случай лишний раз на машину взглянуть!

И Алёшка не пропустил! Остановился, рот раскрыл, смотрит. Медведя блестящего на радиаторе увидел, руль в кабине шофёра и даже колесо потрогал, что выше самого Алёшки ростом…

Тем временем шофёр капот захлопнул: видно, починил в моторе всё, что нужно.

А теперь машина поедет? - поинтересовался Алёшка.

Не поедет, пока воду не зальём, - ответил шофёр, вытирая руки. - А, кстати, ты где живёшь? Близко, далеко?

Близко, - ответил Алёшка. - Совсем рядом.

Вот и добро! - сказал шофёр. - Тогда я у тебя водички позаимствую. Не возражаешь?

Не возражаю! - сказал Алёшка.

Шофёр взял пустое ведро из кабины, и они пошли домой.

Я дядю привёл, воды позаимствовать, - объяснил Алёшка матери, открывшей им дверь.

Проходите, пожалуйста, - сказала мать и провела шофёра в кухню.

Шофёр набрал полное ведро воды, а Алёшка своё принёс - маленькое - и тоже налил.

Вернулись они к машине. Шофёр вылил воду из своего ведра в радиатор.

И моё! - сказал Алёшка.

И твоё! - сказал шофёр и взял Алёшкино ведро. - Теперь всё в порядке. А за помощь спасибо! Бывай!

Машина взревела как зверь, вздрогнула и поехала.

Алёшка стоял со своим пустым ведром на тротуаре и долго ещё смотрел ей вслед. А потом вернулся домой и говорит:

Мама! Давай я тебе помогу!

Уж не подменили ли мне сына? - удивилась мать. - Что-то я его не узнаю!

Нет, не подменили, это я! - успокоил её Алёшка. - Просто я помогать тебе хочу!

Нужный гвоздь

Утром мать сказала отцу:

Вечерком забей, пожалуйста, гвозди на кухне. Мне нужно верёвки повесить.

Отец пообещал.

Мать в этот день дома была.

Собралась она в магазин.

Ты поиграй пока, сынок, - попросила она. - А я быстро вернусь.

Поиграю, - пообещал Алёшка, а сам, как только мать ушла, - на кухню.

Молоток достал, гвозди и стал по очереди их в стенку забивать.

Штук десять забил!

«Теперь хватит», - подумал Алёшка и стал мать ждать.

Мать вернулась из магазина.

Это кто же столько гвоздей в стенку позабивал? - удивилась она, войдя в кухню.

Я, - с гордостью сказал Алёшка, - чтоб не ждать, пока папа забьёт.

Не хотелось матери Алёшку огорчать.

Давай поступим так, - предложила она, - эти гвозди мы вынем. Они не нужны. Зато вот здесь ты забьёшь мне один гвоздь, побольше. Он мне пригодится. Хорошо?

Хорошо! - согласился Алёшка.

Мать взяла клещи и вытащила из стены десять гвоздей. Потом дала Алёшке стул, он забрался на него и забил большой гвоздь повыше.

Вот этот гвоздь самый нужный, - сказала мать и повесила на него кастрюльку.

Теперь Алёшка, как зайдёт на кухню, так на стенку смотрит: висит кастрюлька?

Значит, и верно, что он самый нужный гвоздь забил.

Как Алёшке учиться надоело

Исполнилось Алёшке семь лет. Пошёл он в школу, чтоб научиться читать и писать как следует.

Школьный год ещё не кончился, зима только-только в осенних днях стала проглядываться, а Алёшка уже и читать, и писать, и даже считать умеет. Книжку может прочесть, если она крупными буквами напечатана, слова на бумаге написать, цифры сложить.

Сидел он раз на уроке, в окно смотрел, а солнце прямо Алёшке в лицо светило. На солнце Алёшка всегда курносый: он сморщился и нос у него стал, как китайское яблочко. И вдруг Алёшка почувствовал, что ему надоело учиться. Читать он умеет, писать тоже да и цифры складывать. Что же ещё!

Алёшка поднялся с парты, портфель взял и пошёл к выходу.

Ты куда? - спросила учительница.

Домой! - ответил Алёшка. - До свидания!

Домой пришёл и говорит матери:

Я больше в школу не пойду!

А что же ты будешь делать?

Как что? Ну… работать буду.

Как кем? Ну, как ты, например…

А мать у Алёшки врачом работала.

Ладно, - согласилась мать. - Вот тогда тебе небольшое поручение. Выпиши лекарство больному, у которого грипп.

И мать дала Алёшке маленький листок бумаги, на котором рецепты пишут.

А как его писать? Какое лекарство нужно? - поинтересовался Алёшка.

Писать латинскими буквами, - объяснила мать. - А какое лекарство, ты сам должен знать. Ты же врач!

Алёшка посидел над листком бумаги, подумал и сказал:

Мне эта работа что-то не очень нравится. Я лучше, как папа, работать буду.

Что ж, давай, как папа! - согласилась мать.

Вернулся домой отец. Алёшка - к нему.

Я больше в школу не пойду, - говорит.

А что же ты будешь делать? - спросил отец.

Работать буду.

Как ты! - сказал Алёшка.

А отец у Алёшки мастером работает на том самом заводе, где «Москвичи» делают.

Очень хорошо, - согласился отец. - Давай работать вместе. Начнём с самого лёгкого.

Достал он большой лист бумаги, свёрнутый в трубку, развернул и сказал:

Вот перед тобой чертёж новой машины. В нём есть ошибки. Посмотри какие и мне скажи!

Алёшка посмотрел на чертёж, а это не машина, а что-то совсем непонятное: линии сходятся и расходятся, стрелки, цифры. Ничего здесь не разберёшь!

Я это не умею! - признался Алёшка.

Тогда я сам поработаю, - сказал отец, - а ты пока отдохни!

Отец склонился над чертежом, лицо его сделалось задумчивым, серьёзным.

Пап! А почему у тебя на лице ёлочки? - спросил Алёшка.

Это не ёлочки, а морщинки, - сказал отец.

А почему они?

Потому что учился я много, воевал, работал много, - сказал отец. Это только у бездельников кожа гладкая.

Алёшка подумал, подумал и говорит:

Пожалуй, я завтра опять в школу пойду.

Когда люди радуются

В школе ребятам часто говорили:

Вы должны уметь хорошо трудиться. Так трудиться, чтобы люди потом сказали: вот какие золотые руки у наших ребят!

Алёшка любил столярничать. Отец купил ему столярный станок и инструменты.

Научился Алёшка работать - сделал себе самокат. Хороший самокат получился, не грех и похвалиться!

Смотри, - сказал он отцу, - какой самокат!

Неплохо! - ответил отец.

Алёшка - во двор, к ребятам:

Смотрите, какой я самокат сделал!

Ничего самокат! - сказали ребята. - Катайся!

Алёшка катался-катался на своём самокате - никто на него не смотрит. Надоело ему. Бросил он самокат.

Весной в школе ребята должны были рассаду выращивать, чтобы потом, когда совсем тепло станет, высадить её во дворе.

Учительница сказала:

Нам старшеклассники ящики обещали сделать. Как будут готовы, так и займёмся рассадой.

А Алёшка вернулся домой, раздобыл доски и решил сам ящики сделать. Подумаешь! Это не самокат какой-нибудь. Проще простого.

В субботу Алёшка трудился и всё воскресенье, а в понедельник принёс в школу два ящика, как раз на два окна.

Увидели ребята ящики.

Вот это да! - сказали. - Золотые у тебя руки!

Учительница увидела и тоже обрадовалась:

Ну и золотые руки у тебя! Молодец!

Домой Алёшка пришёл, а мать ему и говорит:

Очень я довольна тобой, сынок! Встретила я учительницу твою, товарищей, и все говорят, что у тебя золотые руки.

Вечером мать отцу об этом сказала, и он тоже похвалил сына.

Пап! - спросил Алёшка. - А почему, когда я самокат сделал, меня никто не похвалил, никто не говорил, что у меня золотые руки? А сейчас говорят? Ведь самокат труднее сделать!

А потому, что самокат ты для себя одного сделал, а ящики - для всех, - сказал отец. - Вот люди и радуются!

Вежливый бычок

У опушки леса пасся бычок. Маленький, месяц от роду, но довольно плотный и бойкий.

Бычок был привязан верёвкой к колышку, вбитому в землю, и так, привязанный, весь день ходил по кругу. А когда верёвка слишком натягивалась, не пуская бычка, он поднимал морду с неровной белой звёздочкой на лбу и тянул неустановившимся, дребезжащим голосом: «М-м-му!»

Каждое утро мимо бычка проходили ребята из детского сада, отдыхавшие по соседству.

Бычок переставал щипать траву и приветливо кивал головой.

Поздоровайтесь с бычком, - говорила воспитательница.

Ребята хором здоровались:

Здравствуйте! Здравствуйте!

Они говорили с бычком, как со старшим, на «вы».

Потом ребята, идя на прогулку, стали приносить бычку разные лакомства: кусок сахару, или сдобную булку, или просто хлеб. Бычок охотно брал угощение прямо с ладони. А губы у бычка мягкие, тёплые. Так, бывало, приятно пощекочет ладошку. Съест и головой закивает: «Спасибо за угощение!»

На здоровье! - ответят ребята и побегут на прогулку.

А когда вернутся, вежливый бычок снова приветливо кивнёт им головой:
«М-м-му!»

До свиданья! До свиданья! - хором отвечали ребята.

Так повторялось каждый день.

Но вот однажды, отправившись на прогулку, ребята не нашли на прежнем месте бычка. Опушка была пуста.

Ребята заволновались: не случилось ли что-нибудь? Стали звать бычка. И вдруг откуда-то из лесу раздалось знакомое:
«М-м-му!»

Не успели ребята опомниться, как из-за кустов, задрав хвост, выбежал бычок. За ним тянулась верёвка с колышком.

Воспитательница взяла верёвку и вбила колышек в землю.

А то ещё убежит, - сказала она.

И вновь бычок, как прежде, поздоровался с ребятами:
«М-м-му!»

Здравствуйте! Здравствуйте! - отвечали ребята, угощая бычка хлебом.

На следующий день повторилось то же самое. Сначала бычка не было, а потом, когда он появился, за ним тянулась верёвка с выдернутым колышком. И опять пришлось воспитательнице привязать бычка.

Вы здесь поблизости бычка не видали? - спрашивает. - Чёрненький такой, со звёздочкой на лбу.

Видели! Видели! - закричали ребята.

Он на месте, на опушке, - сказала воспитательница. - Я его там привязала.

Вот чудеса! - пожала плечами женщина. - Второй день привязываю бычка на новом месте, а нахожу на старом. Понять не могу, чем оно ему так полюбилось!

Наверное, он к ребятам моим привык, - засмеялась воспитательница. Бычок у вас вежливый, каждый день с нами здоровается.

Не уводите его от нас! - стали просить ребята. - Мы с ним дружим!

Да уж если дружки просят, придётся оставить! - согласилась женщина. Раз он с ребятами подружился…

Наутро ребята отправились в лес. На опушке леса, как и прежде, их ждал бычок.

Здравствуйте! Здравствуйте! - закричали ребята.

И довольный бычок закивал им в ответ головой:
«М-м-му!»

Двухметровое несчастье

В Одессе я хотел разыскать своего старого фронтового товарища, который теперь служил моряком дальнего плавания. Я знал, что теплоход, на котором он плавает, только что вернулся из заграничного рейса.

Когда я пришёл в порт, оказалось, что теплоход уже разгрузился и команда его вчера списана на берег. В управлении порта я узнал адрес моего товарища и отправился к нему домой.

В новом доме на улице Халтурина я поднялся на третий этаж и позвонил. Мне никто не ответил. Я позвонил ещё раз.

В глубине квартиры послышался скрип двери, смех. Чей-то женский голос крикнул:

Кто там?

Я сказал через закрытую дверь, кого мне нужно.

Зайдите попозже! Мы открыть вам никак не можем! Мы тут арестованы.

Я подумал, что меня разыгрывают. И совсем неумно! Если товарища нет дома, почему нельзя открыть дверь и сказать об этом по-человечески?

Спустившись вниз, я около часа бродил по городу, и уже скорее любопытство, чем необходимость, вновь привело меня к странной квартире. Я опять позвонил и услышал скрип двери, хохот и вопрос:

Кто там?

Пришлось повторить, зачем я пришёл.

Вновь хохот, и тот же ответ. Только более вежливый:

Зайдите, пожалуйста, ещё чуть позже. Ваш товарищ скоро вернётся. А мы тут, право, арестованы и не можем выйти в коридор. У нас, видите ли, двухметровое несчастье поселилось…

Откровенно говоря, я совсем растерялся. Или действительно со мной валяют дурака, или это что-то забавное. Чтобы не прозевать своего товарища, я стал прогуливаться возле подъезда.

Наконец вижу: идёт. Обнялись на радостях, и здесь я уже не выдержал.

Что там у тебя такое в квартире? - спрашиваю. - Какие арестованные? Что за двухметровое несчастье?

Он расхохотался.

Так и знал! - говорит. - Это соседки мои из комнаты выйти боятся. А чего боятся, когда он маленький и совсем безвредный? Да и запер я его в комнате. Говорил же им, успокаивал. А они мне: он под дверь может пролезть…

Подожди, о ком ты? - переспросил я. - Кто маленький? Кто безвредный?

Да удавчик. Двухлетний всего. Два метра длиной только! - объяснил мне товарищ. - В порту одном ребятишки подарили. Вот капитан и поручил мне в зоопарк его пристроить. Вчера поздно было, так я сейчас ходил договариваться. А ночь он у меня дома провёл. Вот и всё. Сейчас отнесу.

Через несколько минут мы с товарищем уже шли в сторону зоопарка. Удавчика мой приятель нёс на шее, как венок. И верно, удавчик оказался существом совсем безобидным. Он не пытался удрать, а только изредка шипел и разевал пасть.

Правда, прохожие шарахались от нас в сторону. Но зря. Опасаться им было нечего.

Простуженный ежик

Было это поздней осенью в последний год войны. Шли бои на польской земле.

Однажды ночью мы обосновались в лесу. Разожгли костер, согрели чай. Все улеглись спать, а я остался дежурить. Через два часа меня должен был сменить на посту другой солдат.

Сидел я с автоматом у догоравшего костра, на угольки посматривал, к шорохам лесным прислушивался. Ветер шелестит сухой листвой да в голых ветвях посвистывает.

Вдруг слышу — шорох. Будто кто-то по земле ползет. Я встал. Автомат наготове держу. Слушаю — шорох смолк. Опять сел. Снова шуршит. Где-то совсем рядом со мной.

Что за оказия!

Глянул я под ноги. Вижу — кучка сухой листвы, да будто живая: сама собой движется. А внутри, в листьях, что-то фыркает, чихает. Здорово чихает!

Присмотрелся получше: ежик. Мордочка с маленькими черными глазками, уши торчком, на грязно-желтых иглах листья наколоты. Подтащил ежик листья поближе к теплому местечку, где костер был, поводил носом по земле, чихнул несколько раз. Видно, простудился от холода.

Тут время моей смены настало. Заступил на пост солдат — казах Ахметвалиев. Увидел он ежа, услыхал, как тот чихает, и ну меня ругать:

— Ай, нехорошо! Ай, нехорошо! Сидишь и смотришь спокойно. А у него, может, грипп или воспаление. Смотри, весь дрожит. И температура, наверное, очень большая. В машину его надо взять, лечить его надо, а потом на волю выпускать…

Так мы и сделали. Положили ежика вместе с охапкой листьев в наш походный «газик». А Ахметвалиев на следующий день теплого молока где-то раздобыл. Пжик напился молока, согрелся и опять уснул. За всю дорогу несколько раз чихнул и перестал — поправился. Так всю зиму у нас в машине и прожил!

А когда весна настала, мы его на волю выпустили. На свежую травку. И какой день тогда выдался! Яркий, солнечный! Настоящий весенний день!

Только было это уже в Чехословакии. Ведь и весну и победу мы там встречали.

Пчелиная напасть

Жил я в детстве в деревне на Ярославщине. Всем был доволен: и рекой, и лесом, и полной свободой.

Часто сидел с ребятами в ночном у костра.

Но было одно «но». Вот об этом «но» я и хочу рассказать.

У хозяина дома, в котором мы жили, было несколько ульев с пчелами.

Говорят, пчелы — миролюбивые существа, если их не обижать. И верно: наши пчелы никого не кусали, не трогали. Никого, кроме меня.

Стоило мне выйти из избы, как какая-нибудь пчела обязательно меня укусит. А бывали дни, когда меня жалили и по нескольку раз.

— Балуешься ты много, — говорила мать, — вот они тебя и кусают.

— Да вовсе не балуюсь, — оправдывался я. — Совсем их не трогаю.

«Что за напасть такая! — думал я. — Может, они меня перепутали с кем-то? Ведь другие пчелы не жалят меня — в лесу, в поле, — а свои…»

Время шло, и не было дня, чтобы я избежал этой пчелиной напасти. То под глазом у меня шишка, то на щеке, то на затылке, а однажды пчела ужалила в спину, и я совсем измучился: почесать укушенное место и то нельзя — рукой никак не дотянешься.

Хотел я спросить нашего хозяина, почему пчелы меня не любят, но побоялся. «Подумает еще, что я действительно их обижаю. Как я ему докажу, что вовсе их не трогаю? А ведь пчела, говорят, после того как ужалит, умирает. Значит, немало их по моей вине погибло».

Но вышло так, что я все равно не избежал разговора с хозяином. И хорошо, а то бы все лето мучился.

Как-то вечером сидел я весь искусанный за столом, ужинал. Вошел в комнату хозяин, спрашивает:

— Тебя что, пчелы опять покусали?

— Покусали, — говорю. — Только вы не подумайте, что я их дразнил. Я к ульям и близко не подхожу…

Хозяин недоверчиво покачал головой.

— Странно, — говорит. — Они у меня смирные…

А сам, вижу, ко мне присматривается.

— А ты лук любишь? — спрашивает вдруг он. — Вроде луком от тебя пахнет.

Я обрадовался, что меня не ругают за пчел, и отвечаю:

— Да, очень люблю! Каждый день, наверное, кило зеленого луку съедаю. С солью да с черным хлебом. Знаете, как вкусно!

— Вот, брат, за это они тебя и кусают, — рассмеялся хозяин. — Мои пчелы прямо не переносят запаха лука. Да и вообще пчелы к разным запахам очень привередливы. Есть такие, что одеколон не любят или керосин, а мои — лук.

Придется тебе воздержаться от лука.

С того дня я за все лето больше ни одной стрелки лука не съел. Если даже в супе попадался — все равно выбрасывал. Боялся, что пчелы покусают.

А они и верно перестали меня жалить. Однажды я даже рядом с ульями стоял, когда соты из них вынимали, и то пчелы не тронули меня!

Было это в пустыне.Встретила черепаха страуса и предложила:- Давай посоревнуемся, кто из нас быстрей бегает?- Конечно, я, - сказал страус.- Это надо ещё проверить.- Ну, давай!Договорились они наутро устроить соревнования.А черепаха тем временем поползла на другой край пустыни к матери. Полночи ползла.- Завтра утром, мама, посиди на этом месте, никуда не уходи, попросила черепаха.- А зачем?- Надо, - говорит.К утру вернулась черепаха на своё место, а тут и страус подоспел:- Побежали?- Побежали!Прибежал страус на другой край пустыни, а черепаха уже там...

У сороки нос длинный, а хвост еще длиннее.Любила сорока свой нос в чужие лесные дела совать, а на хвосте новости разные разносить. Особенно неприятные.Надоело это лесным зверям и птицам. Пригласили они сороку и говорят:- Надоела ты нам. Убирайся-ка подобру-поздорову!Нечего делать, полетела сорока в деревню. И тут за своё. Суёт свой нос куда не надо. Надоело это людям. Пригласили они сороку и говорят:- Надоела ты нам. Убирайся-ка подобру-поздорову!Нечего делать, полетела сорока на дорогу. А по дороге машины несутся в разные концы, да ни одна не останавливается...

Перепутал крот ночь и день и вылез из норы, когда солнышко светило.Ослепило его солнышко, ничего крот не видит.Подбежал к нему суслик:- Ты что!- Ничего не вижу, - говорит крот.- Давай помогу, - предложил суслик и отвёл крота к его норе.Увидел крот тёмное подземелье и скорей домой.- Спасибо тебе, приятель, - говорит.А суслик ему в ответ:- Каждому зверю своё время! ..

Заболели у лося зубы. Страсть как заболели.Пошёл лось к филину:- Помоги!Филин поковырял сильным клювом в зубах лося. Ничего не помогло. Лось - к дятлу:- Помоги!Постучал дятел по зубам лося, они ещё сильней заболели.- Что же делать? - спрашивает лось.- А ты к людям пойди, - посоветовал дятел.Пошёл лось к людям. Люди вызвали врача. Вылечил врач зубы.- Выходит, - говорит лось, - что люди всех птиц сильнее. ..

Курица снесла яйцо.- Спасибо! - сказало яйцо.Но уже через пять минут:- Мама, ты не так сидишь!Курица подвинулась.Через два часа курица встала, чтобы поклевать зерна.- Пожалуйста, не уходи! - потребовало яйцо.Курица вернулась.- Ты опять не так сидишь! - сказало яйцо.Курица подвинулась.Это слышал петух. Он был не очень умён. Но даже он не выдержал:- Послушайте, любезное, - сказал он. - Яйца кур не учат. ..

Шёл по лесу волк, а на ветках деревьев бурундуки сидели. Чувствует волк носом бурундуков, а глазами не видит.- Вы где, бурундуки? - спрашивает волк.- Здесь, - говорит один бурундук.- А какие вы на вид? - спрашивает волк.- Полосатые, - отвечает другой бурундук.- А почему вы полосатые? - спрашивает волк.- Чтобы ты нас не видел, - говорит третий бурундук.- А почему вас нельзя видеть? - спрашивает волк.- Чтоб ты нас не съел! Чтоб не съел нас! - закричали бурундуки. ..

Завелась в комнате мышь. Пол прогрызла, ходит по комнате и говорит:- Я у вас всё съем!Люди достали кошку, сказали ей:- Иди, лови мышь!Ходит кошка по комнате, спрашивает:- Мышь, а мышь, ты где?- Я тут, под полом, - говорит мышь.- А почему наверх не выходишь?- Тебя боюсь.- А что ж ты теперь делать будешь?- Пойду в другой дом, - говорит мышь, - где кошки нет. ..

Очень захотелось лисе курицу поймать. Пришла она в деревню.Заходит в один двор, а там корова стоит.- Ты зачем, лиса, пришла? - спрашивает.- Да хочу посмотреть, как ты живёшь.- Ну, тогда подходи поближе, - сказала корова.Подошла лиса поближе, а корова как боднёт её. Лиса до самых ворот долетела.Лиса в другой двор зашла, а там лошадь стоит.- Ты зачем, лиса, пришла? - спрашивает.- Да хочу посмотреть, как ты живёшь.- Ну, тогда подходи поближе, - сказала лошадь.Подошла лиса поближе, а лошадь как ударит её копытом...

ЕЕ ЗОВУТ ЕЛКОЙ

А я знаю. Ты и есть Александры Федоровны внук.

Откуда знаешь?

Похож. Ой, до чего ж похож! Правда! А чего ты раньше никогда не приезжал сюда?

Всего что угодно мог ожидать Ленька, но только не этого. Говорили, что он похож на отца. Это верно, пожалуй. Ну, на мать. Может быть. Частично. Но чтобы он, мальчишка, был похож на бабушку! Это невероятно. Ленька даже покраснел.

А чего, я спрашиваю, не приезжал раньше? - не унималась она.

Почему он не приезжал сюда раньше? Как ей сказать! Может, это и нехорошо, что он никогда не бывал здесь, у бабушки. Но как-то все было просто, и он не приезжал. В пионерские лагеря ездил. На смену и на две. А в прошлом году и на три. А раньше?.. Раньше Ленька в детском саду был. Смешно, наверно? Наверно… С детским садом и ездил за город… Только этого он почти не помнил…

Бабушка каждый год у нас гостила. Потому и не приезжал, - пробормотал Ленька. А про себя подумал: «Ну и девчонка!..»

Это было в предпредвоенном тридцать девятом, когда Ленька впервые попал в Сережки. Они встретились в магазине сельпо, куда Ленька ходил за солью.

Ее звали Елкой. Иногда ласково - Елочкой. Но так Ленька не решался.

В Москве он был парень как парень, а тут перед ней пасовал. Когда два года назад на спор с крыши трехэтажного дома спрыгнул - не боялся. Ногу сломал, пяточную кость, - терпел. Прежде в школе (во втором классе, кажется, учился) на перилах катался, упал в пролет лестницы, все зубы вышиб - молчал, не хныкал. А совсем давно, до школы еще, залез в колючую проволоку. Отцу пришлось разрезать ее ножницами, чтобы вынуть Леньку, а он и глазом не повел. Сжал зубы, а потом даже хвалился. Учителей в школе или старших ребят Ленька никогда не боялся. А тут…

Елка, Елочка, Елка-палка. Смешно, наверно? Наверно…

А почему тебя так зовут - Елка? - спросил как-то он.

Вообще-то неожиданных имен в те годы было немало. Индустрия, например, Электрификация, Вил, Рабкрин, Сталина, Коллективизация…

У Леньки в классе даже один Проля был, а полностью - Пролетарская Революция. Когда вырастет, Пролетарская Революция Петрович будет!

Но Елки он никогда не встречал.

А Сережки - разве не смешно? - выпалила она. - Почему наша деревня Сережками называется? Вот и не знаешь!

Ленька опешил: он не знал.

И откуда ему было знать! Он и название-то «Сережки» вроде не слышал. Знал, что бабушка живет где-то в деревне, что рядом есть речка. Нара называется. А Сережки…

Вот, например, все испанские города и провинции, где шла борьба республиканцев с франкистами - Мадрид, Толедо, Валенсия, Гвадалахара, Астурия, Каталония, - он знал. Всех героев-пограничников, начиная с Карацупы, знал. И всех стахановцев и летчиков, совершивших дальние беспосадочные перелеты на Дальний Восток и в Америку, не говоря уже о челюскинцах и папанинцах. Не только по фамилии, но и по имени-отчеству. Футболистов «Торпедо», «Спартака» - тоже. Даже там разных иностранных представителей в Лиге Наций. Все высоты у озера Хасан: Безымянная, Черная, Богомольная, Заозерная, Пулеметная Горка, Междорожная…

А что Сережки! Про Сережки в газетах не писали. И бабушке в Сережки ему писем писать не приходилось.

Летом бабушка, верно, иногда гостила у них в Москве, а порой и зимой, к рождеству, а точнее - к Новому году, приезжала!

Думаешь, из-за березкиных сережек? - продолжала Елка. - Вот и нет, хотя и много у нас берез вокруг. Просто помещик у нас тут жил один, в нашей школе, только до революции это было. Так, говорят, чудаковатый… Всех детей своих Сережками называл. А у него одни мальчишки и нарождались. Шесть детей, и все мальчишки! Вот и повелось - Сережки!.. Так папа мне объяснял. И мама. Вот!

Интересно! - не выдержал Ленька, в самом деле пораженный неожиданным открытием.

Но подумал о другом. «Папа», «мама». Это смешно! Елке тринадцать лет, не маленькая уже, а говорит, как маленькая. Ленька никогда бы так не мог сказать: «мама», «папа». Ну, уж лучше: «мам», «пап»… Или «мать», «отец», когда говоришь о родителях с ребятами.

И все же почему она, приземистая, коренастая, не похожая ни на елку, ни на палку (уж скорей Ленька был в ее глазах палкой), зовется Елкой, не понял.

Ленька был почти на голову выше Елки. Но оказалось, что это ничего не значит. Он робел перед ней, краснел, как перед старшей. Куда делась московская самоуверенность? Наверно, потому, что она болтала без умолку? И спорила? И знала больше него? А ведь была одноклассница и, уж если говорить о возрасте, на два месяца моложе Леньки.

А, Елка? - Она улыбнулась, и ее длинные выгоревшие ресницы зашевелились, как мохнатые гусеницы. - Мама когда-то так назвала. Она русская у меня… Так и повелось - Елка! Все привыкли…

Почему русская? - не понял Ленька. - А какая же еще?

Папа у меня эстонец. Только обрусевший, - пояснила Елка. - Хочешь, Анкой зови или Аней. Так тоже можно. Только на самом деле меня Эндой зовут, через «э» оборотное. Это по-русски значит «своя»… Вот!

Леньке казалось, что она обыкновенная деревенская девчонка. Ходит босиком. Лицо с веснушками. Выгоревшие волосы и куцые косы. Даже глаза круглые, большие и, сразу видно, не голубые, не серые, не карие, а выгоревшие, бледные. И полинявшее платьице выше колен, не такое, какие носили городские девчонки. И вдруг… папа - эстонец. Энда - «своя».

Значит, ты иностранка? - Ленька вовсе удивился.

Живых иностранцев ему видеть не случалось. Если не считать испанцев, да и то детей, которые приходили к ним в школу на пионерский сбор. Их было много в ту пору в Москве. Но испанцы почти не понимали по-русски, а Ленька, как и все ребята, понимал из их слов лишь одно: «Но пасаран! - Они не пройдут!» Это про фашистов, конечно…

Какая же я иностранка, когда я языка эстонского не знаю и в Эстонии не была! - сказала Елка. - Знаю «тере», и все! «Здравствуйте», значит. Вот…

Елка, Елочка, Анка, Энда, «своя»… Всех этих премудростей Ленька сразу уразуметь не мог. В тринадцать лет да рядом с такой девчонкой - сложно.

Я буду лучше звать тебя просто Елкой, - пробормотал он. - Ладно?

А мне-то что! - весело сказала она. - Как удобнее, так и зови. - И тут же добавила: - В кино пойдешь со мной? «Семеро смелых». В клубе вечером крутят…

Конечно. Почему не пойду!

«Баруздин как личность, как человек, избравший впоследствии для себя тот вид служения обществу, который называется писательским трудом, начинался в войну, и почти все, а может быть, даже все дальнейшее в его писательском пути определялось этой точкой отсчета, уходило своими корнями туда, в кровь и пот войны, в ее дороги, лишения, утраты, поражения и победы.»

К.Симонов, «Точка отсчета», 1977г.

Жил в довоенной Москве мальчик Сережа Баруздин. Учился в школе. Рисовал. Сочинял стихи.

В Москве была литературная студия Дворца пионеров, куда направили талантливого мальчика. С 1937 г. его стихи печатались в «Пионерке». Сергей был деткором. Его стихи отличались от стихов других детей младшего кружка, в котором занимался Сергей, они были полны серьезности. Еще в детстве Баруздин считал: «Стихи это стихи и писать их надо не так, как говоришь или думаешь» .

Великая Отечественная война началась внезапно для него. Вместо того, чтобы учиться, четырнадцатилетний подросток должен был идти на роботу. Сергей размышлял: «Кем я могу быть? У меня были мечты. [… ] Но это были мечты о том, что должно быть не скоро. Когда я вырасту. Когда окончу школу, в которой мне еще трубить и трубить. Когда закончу институт. И уж конечно, в этих мечтах не было сегодняшнего – войны.»

Он устроился на работу в типографию газеты «Московский большевик» на должник катошника (подкатывал рулоны бумаги к ротационной машине). И даже в этой работе он чувствовал большую ответственность.

Баруздина зачислили в состав добровольной дружины, и во время воздушной тревоги он должен был находиться на посту – на крыше своего дома. « Я испытывал чувство, близкое к восторгу. Один на огромной крыше, да еще когда вокруг такое светопредставление! Это куда лучше, чем дежурить внизу у ворот или в подъезде дома. Правда, там можно было поболтать, там много дежурных, а я – один. И все равно мне лучше! Я вроде бы хозяин всей крыши, всего дома и вижу сейчас то, чего никто не видит.» - говорил он.

В типографии записывали добровольцев в народное ополчение, но его туда не взяли, потому что ему было лишь 15 лет. Но зато его взяли добровольцем на строительство оборонительных сооружений на Чистых прудах.

16 октября 1941 года отец взял Сергея на фронт в особый батальон, который был сформирован из оставшихся в Москве работников наркоматов. Взял сам и отстаивал перед каким-то высшим начальством, когда пытались возражать. Даже прибавил Сергею год.

Как и все мальчишки, Сергей был больше привязан к отцу, чем к матери. Он реже видел отца и до войны, и особенно – в войну, но они всегда находили друг с другом общий язык и в больших делах и в малых. Особенно Сергей гордился тем, что отец порой доверял ему такие тайны, которые не доверял даже матери.

Самое-самое первое стихотворение Сергей написал об отце:

Жил-был папа,

Очень добрый,

Только поздно приходил

И носил домой работу.

Этим маму он сердил.

Думал я:

Принес машину,

А он работу притащил,

Положил ее на полку,

А работу не раскрыл.

Каждый день

Приходит папа

Только ночевать домой.

От такой большой работы

Папа наш бывает злой.

Иногда бывает так:

Папа наш

Берет работу

И над ней всю ночь сидит.

Утром папа

Чай глотает

И на службу с ней бежит.

18октября 1941 года отец Сергея погиб от осколка немецкой мины. Похоронили его на пятые сутки на Немецком кладбище. Среди сотен похороненных там людей с немецкими фамилиями лежал теперь человек с фамилией русской.

На этом смерти не закончились. С каждым днем их становилось все больше. Сергей видел, как умирают знакомые и не знакомые ему люди. В этом и проявлялся ужас войны.

Каких все-таки разных людей собрала война. Раньше Сергей никогда не присматривался так к людям. Они были разными, и он принимал их всегда такими, какие они есть. Но именно на войне Сергей подумал, что разные люди – это разные человеческие качества внутри каждого человека. Нет людей целиком хороших или целиком плохих. В каждом человеке есть и хорошее, и плохое, и всякое. И уже от самого человека, если он – человек и умеет управлять собой, зависит, какие качества в нем берут верх…

В 1945 г. Баруздин участвовал во взятии Берлина, и именно там он особенно остро почувствовал тоску по родине. Он говорил: «Наверное, никому из нас не нужно сейчас произносить вслух эти слова. Ни мне, ни всем другим, кто пришел за тысячу верст от родных мест в Берлин. Эти слова у нас в самом сердце, а вернее, - это даже не слова. Это чувство родины» .

За время Великой Отечественной войны С.Баруздин был на фронтах: под Ленинградом, в Прибалтике, на Втором Белорусском, на Дальнем Востоке(в Мукдене, Харбине, Порт-Артуре).

«Из всех моих наград медаль «За оборону Москвы»- одна из самых моих дорогих, признавался Сергей Алексеевич. – И еще медали «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги». Они – моя биография и география военных лет».

В 1958г. Баруздин окончил Литературный институт им.Горького.

Сергей создал военные книги: роман «Повторение пройденного», « Повесть о женщинах», повесть «Само собой» и оставшийся, увы, незавершенным роман «Полдень».

Всем памятны умные, добрые, веселые баруздинские произведения для детства и юношества: «Рави и Шаши», «Как куры научились плавать», «Лось в театре» и многие другие. Более двухсот детских и взрослых книг стихов и прозы общим тиражом свыше 90 миллионов экземпляров на 69 языках!

С 1966г. Сергей Алексеевич в озглавил всесоюзный журнал «Дружба народов». Благодаря энергии, воле, мужеству главного редактора журнал всегда нес читателям со своих страниц слова высокой художественной правды.

4 марта 1991 года Сергея Алексеевича Баруздина не стало. Книги писателя переиздаются, читаются и ныне.

Лиса

Очень захотелось лисе курицу поймать. Пришла она в деревню.

Заходит в один двор, а там корова стоит.

Ну, тогда подходи поближе, - сказала корова.

Подошла лиса поближе, а корова как боднёт её. Лиса до самых ворот долетела.

Лиса в другой двор зашла, а там лошадь стоит.

Ты зачем, лиса, пришла? - спрашивает.

Да хочу посмотреть, как ты живёшь.

Ну, тогда подходи поближе, - сказала лошадь.

Подошла лиса поближе, а лошадь как ударит её копытом. Лиса за изгородь отлетела.

В третий двор зашла лиса, а там большая собака лежит.

Ты зачем, лиса, пришла? - спрашивает.

Да хочу посмотреть, как ты живёшь.

Ну, тогда подходи поближе, - сказала собака.

Подошла лиса поближе, а собака схватила её за загривок и в лес понесла. Поднесла к самой опушке.

Беги, - говорит, - гуляй, а в деревню больше не наведывайся!

Необычный почтальон

По дороге в деревню Озерки мы нагнали бричку. Но, к нашему удивлению, седока в ней не оказалось.

Мы вылезли из машины. Я остановил лошадь. Она беспрекословно послушалась, стала на дороге. Мы заглянули в бричку. К сиденью был привязан мешок. В нём лежали газеты и письма.

Странно! - сказал мой приятель. - Бричка почтовая, а где почтальон?

В том-то и дело!

Пока мы рассуждали, лошадь стояла. Но вот она увидела, что мы возвращаемся к машине, и двинулась в путь.

Поедем потихоньку за ней и посмотрим, - предложил мой приятель.

До Озерков было ещё километра два. Мы продолжали медленно двигаться вслед за бричкой. Лошадь спокойно трусила по дороге, лишь изредка замедляя шаг и оглядываясь в нашу сторону.

Наконец мы въехали в село. Лошадь свернула с дороги и остановилась возле второй крайней избы. Мы тоже остановились. В это время из калитки вышел старик, деловито привязал лошадь к столбу и стал снимать мешок.

Заметив нас, он спросил:

Любопытствуете?

Да не просто любопытствуем, - сказал я. - удивляемся. Может, случилось что с почтальоном?

А чему ж тут случаться? - хитро засмеялся старик. - Вот она и есть наша почтальонша - Марья Иванна, а попросту Машка! - И он похлопал лошадь. Дорога у нас до почты близкая, ей известная. А там её уже все знают. Вот она и бегает туда-сюда.

Мы весело переглянулись.

А всурьёз-то говорить, прямо беда с этими почтарскими делами, пожаловался старик. - Молодые не идут нонче в почтальоны и верно делают. Что за работа: три версты туда да три обратно. Я на пенсию вышел, вот по старой привычке и несу почтарские обязанности. Вроде бы как на общественных началах! Да и Марья Иванна помогает. Недостаток у неё, верно, есть один неграмотная! Расписываться не может. Когда там посылки есть или переводы на деньги, самому приходится. А так справляется! Ладно работает!

Хитрая мышь

Завелась в комнате мышь. Пол прогрызла, ходит по комнате и говорит:

Я у вас всё съем!

Люди достали кошку, сказали ей:

Иди, лови мышь!

Ходит кошка по комнате, спрашивает:

Мышь, а мышь, ты где?

Я тут, под полом, - говорит мышь.

А почему наверх не выходишь?

Тебя боюсь.

А что ж ты теперь делать будешь?

Пойду в другой дом, - говорит мышь, - где кошки нет.

Чёрный поросёнок

Родила свинья пять розовых поросят, а шестого чёрного.

Свинья удивилась, и розовые поросята не меньше.

Откуда ты такой страшный? - спрашивают.

Ничего не ответил им чёрный поросёнок, только засмеялся, захрюкал.

Это уже интересно, что ты первым научился хрюкать, - сказала свинья.

Месяц прошёл, все поросята подросли, а чёрный больше всех.

Мы ещё посмотрим, - говорит, - кто лучше.

Приехала комиссия и отобрала чёрного поросёнка на выставку.

Мир посмотришь, на людей поглядишь, - сказали ему.

Живёт теперь поросёнок на выставке, маме, братьям и сестрам письма пишет: "Я тут на выставке всё наше семейство представляю. Приезжайте в гости!"